прямо с пола, не влезая на козлы, затирала потолки. Мешки с цементом, ящики с краской бегом носила. А сын, вот дурак, увидел ее и в ванной закрылся. Его оттуда уже ночью еле вытащили. Мать выдавила двери плечом. И, вынеся сына в подмышке, сказала:
— Дурак ты набитый! Жил бы за Ольгой как за каменной башней. И ни один сквозняк тебя бы не достал. Она — лошадь ломовая. Не только сморчка-мужика, и нас в старости доглядела б. Никому в обиду не дала б! Ей ни в чем подмога не стребуется. Сама за целую бригаду чертоломит. И зарабатывает знатно. От тебя подачек ждать не станет. Ты ж упустил. Эх, дурень! Она ж без такси тебя в ЗАГС принесла бы. За пазухой. Ты б у ней промеж сисек до конца дней жил! — сетовала вслух.
Василий тогда поддержал жену. А сын возмутился:
— Хорошую участь мне готовили, легкую жизнь. А нужна она мне такая, даже не спросили. Ведь не кошку, не собаку, жену хотели навязать насильно. Без любви! Лишь о выгоде думали. Но я не смогу жить вот так. И хотя по крови вы мои родители, общего меж нами нет ничего. А потому я уеду. Стану жить сам, самостоятельно, чтоб не задохнуться раньше времени меж сисек ваших избранниц, — спешно засунул в чемодан книги, пару носков и выскочил в двери, не дождавшись утра.
Василий был уверен, что сын, заночевав у своих друзей, на следующий день вернется домой. Одумается, помирятся. Но напрасно ждал. Тот не вернулся. Друзья по телефону ответили, что ничего не знают о нем. И Василий решил не терзаться понапрасну. А тут и жена, словно мысли прочла, сказала:
— Ничего. Пусть попрыгает наш воробышек, познает почем жизнь. Когда крылышки опалит, домой прискачет. Уже иным. Тихим и сговорчивым.
Василий соглашался. Он вообще не любил спорить с женой. Ее ему выбрали родители. Мамаша приглядела и привела в дом. Так-то вот и женили
наспех. Спешили, чтобы, взрослея, не сбился с пути. А Катька, конечно, сумеет удержать, вовремя не даст оступиться. С тех пор прошла четверть века. Был ли он счастлив с женой, Васька не задумывался. Жил не хуже других. Старался обеспечивать семью. Впрочем, не только он. Жена получала не меньше, работала бригадиром штукатуров-маляров. Они никогда всерьез не ссорились. А уж обругать или ударить бабу даже не думал. Да и попробуй. Катерина живо дала бы отпор. Она никогда не боялась возвращаться домой затемно. К ней никто не рисковал не только приставать, даже близко подойти. Она любого мужика смогла бы скрутить в штопор голыми руками. Потому Василий никогда не встречал ее.
Любил ли он жену? Мужик даже усмехнулся. Василий не верил в байки про любовь. Разве та, что была еще в школе? Да и то, вряд ли это можно назвать любовью. Скорее всего — взрослением. А Катерина была не только женой. С нею, как с закадычным другом, мог поделиться сокровенным.
Но о любви они не говорили никогда.
Васька даже удивлялся разговорам мужиков в бригаде. Они сетовали на болезненность жен. Его Катерина никогда не хворала. Хотя работала на сквозняках. Случалось, ее знобило иль уставала. Тогда, вернувшись домой, предлагала мужику:
— Давай пузырь раздавим, — и достав из холодильника бутылку водки, выпьет стакан единым духом, а утром ни озноба, ни усталости. И снова на работу.
Васька редко видел ее в халате. Лишь по выходным, когда выходила из ванной. Но едва обсохнув, снимала его. Ни бигудей, ни духов, ни красок она не признавала и не имела. На всю эту чепуху жалела денег и времени. В выходные — убрав и постирав, натоптавшись у плиты, ложилась спать пораньше, чтобы успеть отдохнуть перед предстоящей рабочей неделей. Не только санаториев и курортов, она никогда не отдыхала. И если шла в отпуск, тут же находила шабашку, ремонтировала чьи-то квартиры, дома. Свой всегда успевала держать в порядке.
Катька мало занималась с сыном. Следила, чтоб чист был и сыт. Никогда не ходила в его школу. Сама закончила пять классов и считала, что эти годы потратила зря. И очень удивилась решению сына закончить десять классов:
— На что? Зачем мозги сушить? Хоть ты задохлик, но все ж мужик! Иди на стройку, там человеком станешь!
Но сын хотел стать врачом.
— Вот дурной! Охота тебе в чужом говне ковыряться. Болеют нынче только лодыри. Ну еще алкаши, те, кто смалу все пропил. Остальным болеть некогда. Не то время. Глянь, почем теперь лекарства? Вон старухам пенсии на таблетки не хватает. Скоро к врачам никто ходить не будет. Потому что лечиться нынче — слишком дорогое удовольствие. А значит, лишними врачи станут. Зачем же головой в прорубь лезть? Выбирай, что всегда нужно. Иди в строители.
— Душа не лежит! — отвечал сын.
— Чего? А жрать эта душа хочет? Не лежит она у него! Сколько людей к нам нынче просятся! И с дипломами. Мы не берем! Потому что их учить нашему делу надо. А времени нет. Всяк заработать хочет, а не возиться с новичками. И ты дурью не мучайся. Врачей и без тебя слишком много развелось. Больше, чем больных. Не теряй годы! Потом их не воротишь, — убеждала сына. Но тот не верил, снова садился за книги.
Сын дружил с дочками Андрея. И теперь писал им. Они сказали Ваське, что его Игорь поступил в мединститут и учится на хирурга.
Катерина тогда осерчала на сына всерьез:
— Во, змей поганый! Чужим людям сказал, а нам — ни слова! Вот так и выкладывайся в нонешних! Зато когда вырастут, ни благодарности, ни помощи от них не жди…
А мать Андрея, старая, кривоногая бабка, завидев Ваську в огороде, еще и высмеяла его:
— Сынок тебе приветы через моих внучек передает. Самому писать не желает. Знать, супостат ты, Василий, отпетый, коль единое кровное дитя от тебя отворотилось напрочь.
Скрипнул тогда мужик зубами. От обиды сердце кровью облилось. Дышать стало нечем. Ладно, Игорь, с ним когда-нибудь да свидятся. А вот старуха до самых печенок достала. Решил наказать бабку. Но как? Ругаться с нею не хотелось. Сказать Андрею? Тот будет выгораживать, защищать старуху. Ваське хотелось проучить ее покруче, и он придумал…
На следующий день, когда Андрей с женой ушли на работу, а дочки уехали в институты, к дому подкатил автобус. Из него вышли двое санитаров в черных халатах и, вытащив носилки, отправились во двор. Бабка, ничего не подозревая, мыла крыльцо. Оглянулась на звук шагов. Увидела незнакомых людей в черном и перепугалась. Заорала:
— Чего вам тут надо, бандюги? Ишь, ворье! Уже и с носилками пришли серед дня!
— Успокойтесь, бабулечка! Мы не воры! И приехали к вам по вызову. Нас очень просили поспешить! — назвали имя, отчество, фамилию Андрея. И бабка успокоилась.
— Мы к вам из бюро ритуальных услуг. За покойницей. Увезем ее. Снимем мерку для гроба, подготовим к похоронам. Чтоб все было честь по чести. Покойников обижать нельзя…
— Покойников? — изумилась старуха, не поверила родным ушам.
— Ну да! — назвали ее имя вошедшие. И добавили: — Что и говорить! Зажилась бабуля. До такого возраста нынче дотянуть мудрено.
— Это ж как же зажилась? Меня живую схоронить удумали? Я еще на своих ногах! С чего взяли, будто померла? Иль у вас в конторе заодно дух вышибают?
— Как это живая? Разве это вы? — повторили приехавшие имя, заглянув в бумажку.
— Я самая! — заплакала бабка.
— Ну и сволочь ваш сын! За такое и впрямь не мешало бы вломить ему хорошенько.
— Да не мог мой Андрей это сделать!
— Ну а кто на такое решится, кроме своих? Вы уж простите нас, бабуля! Не думали, что в нашем городе эдакий негодяй живет, какой родную мать раньше времени урыть готов! — пошли со двора, понося отборной бранью Андрея на всю улицу.
Бабка проплакала до вечера. У нее все валилось из рук. Она даже забыла о телефоне, а ведь могла позвонить сыну на работу, рассказать о случившемся, спросить. Но нет. Застряло в душе сомненье. А вдруг он отчебучил? Может, надумал избавиться от нее, от старой? К вечеру у бабки голова котлом кипела. Она уже не ходила, еле ползала по дому. А перед самым возвращением сына не только не могла приготовить
