кладбище, сидела у могилы, тихо молилась за душу усопшего, плакала.

Мишка редко навещал могилу, считая, что отцу добрая память дороже притворных, показных слез. И просидев дома первые девять дней траура, на десятый сменил черную рубашку на светлую и пошел в ней на работу. Он уже перевелся на вечернее обучение в институте. Но часто пропускал лекции. Еще бы! Пока хоронили отца, из притона исчезла Лелька. Мишке сама бандерша сказала, что девка живет где-то в городе, но ее адрес она не знает.

Мишка исподволь расспрашивал о ней крутых. Может, они знают, где приморилась путана? Но ребята лишь посмеивались:

— Если б знали, разве с тобой тусовались? Отвали, мелочь! Русалка не для тебя! — отталкивали Мишку.

Тому было обидно, и он в одиночку целыми днями разыскивал ее по городу. О ней расспрашивал детей и старух.

Дом за домом все проверил на центральной улице. На это ушел почти год. Но впустую…

Знай он фамилию, давно бы отыскал через адресный стол. Но в том-то и дело, что бандерша успела уничтожить запись, а девки притона понятия не имели, где живет Лелька.

Звали Мишку к себе. Тоньке не понравился худосочный, бледный Мишка. Да и без разрешения не посмела дать ему ее адрес.

Крутые давно поняли, отчего вспыхивает Мишка при упоминании о Лельке, и нередко подтрунивали над парнем, высмеивали его нерешительность, невезучесть:

— Да прижми ты для начала Софку-бандершу в темном углу. И так оттяни, чтобы она мигом вспомнила, где живет Лелька и номер телефона. Быть того не может, чтоб о Русалке никаких сведений не сохранилось и Софья все забыла. У нее башка крепкая, сами проверяли, сколько раз ее тыздили за сучек. Каждого, кто вламывал, помнила даже после вздрючки. А тут забыла? Брешет! Не верь курве!

Мишка снова шел к Софье. Говорил с ней резко, грубо. Требовал адрес Русалки, бандерша лезла в бумаги, ковырялась в блокнотах и снова не находила.

— Значит, забудь ее!

— Не твоя судьба!

— Да что тоскуешь? Иль на этой транде свет помутился? Вон сколько телок вокруг носятся! Чем они хуже? Ночью под одеялкой все бабы одинаковы. Любая обслужит, коль по кайфу придешься!

Но Мишка уже не мог отступить. Решил найти Лельку.

Тем временем в квартире, где он жил, уже поселился отчим. Он переехал вместе с вещами: мебелью, компьютером, громадным телевизором, музыкальным центром. В гараже поставил свою «ауди», купил Мишке сотовый телефон и сказал:

— Это не столько для тебя, сколько для матери. Чтобы она всегда могла позвонить и узнать, где ты. И не тревожилась бы больше.

— Выходит, меня на цепь посадили? — обиделся парень.

— В нашей семье будет свой порядок. Никто не должен жить сам по себе. Лишь по согласовке и совету. За иное вломить могу! — Сдавил кулаки и сунул под нос парню: — Чуешь, чем пахнет? Пиздюлями! И я от слов к делу перехожу мигом. Спорить не стану, времени на это нет. Не понравится мой уклад, хоть теперь сматывайся. Держать не стану.

— Чего? А ты кто есть? Кто тебя сюда пустил? Я здесь родился! А ты откуда свалился? На твою прописку здесь я никогда не дам согласия. Забирай все свое говно, чем захламил мою квартиру, и отваливай! Или сейчас будешь во дворе все ловить и сам через окно выпорхнешь, петух мокрожопый! — двинулся на хахаля, рассвирепев.

Тот не струсил. Не стал уговаривать, успокаивать. Одним рывком сорвал с себя пиджак, бросил на диван и, подскочив к Мишке, врезал кулаком в висок.

Парень закувыркался через кресла и чемоданы в ноги к матери. Та сказала:

— Не шумите! Соседи милицию вызовут…

— Как ты посмела без моего согласия привести сюда этого мудака?! Ты, старая баба, не имеешь стыда! Променяла меня на кобеля! Еще ноги отца остыть не успели, уже трахалась с этим козлом! Дешевка! Мне стыдно называть тебя матерью!

— Как ты смеешь с ней так разговаривать? Она моя жена! — завопил отчим, подскочил к Мишке и… нарвался на встречный удар. Парень угодил кулаком в подбородок. Мужик, клацнув зубами, взвыл, ударился спиной о батарею. Посидев на полу, молча приходил в себя. Потом встал, пошел в ванную. А когда вышел оттуда, заглянул к Мишке в комнату, предложил мировую.

— Я свое сказал! Убирайся отсюда вон вместе с женой. Не думайте, что соглашусь дышать с вами под одной крышей! — ответил резко и закрылся в комнате на ключ.

Мать стучалась к нему, просила открыть дверь, но тщетно. Мишка сквозь стиснутые зубы ругал ее последними словами.

С того самого вечера все соседи по подъезду стали очень тепло относиться к парню. С ним здоровались, заговаривали, приглашали в гости, ему открыто сочувствовали, жалели. Люди, обычные соседи, словно только что прозрели и приметили его.

Мишка, возвращаясь домой, не хотел разговаривать. Свою комнату, уходя, закрывал на ключ. Сотовый телефон, подаренный отчимом, положил на стол, отказавшись принять этот подарок.

Питался он сам, на свой заработок. Сам себе стирал и гладил. Когда понял, что не сможет оплачивать свою учебу, без сожалений оставил институт. Лишь иногда, на редкие выходные, уезжал в деревню к бабке, помня последнюю просьбу отца. Там он отдыхал от пыльной сутолоки города, от семьи, ставшей чужой и ненужной. Здесь он уходил в лес. Часами бродил по тропинкам, слушая шепот листьев, голос леса, тихий смех ручьев, любовался цветами, слушал пение птах. Он полюбил лежать на прогретой земле, доверчиво по-детски раскинув руки и ноги, смотреть на пушистые облака, улыбчивое солнце.

«Не там я искал себя. Ведь человеку, в общем, не много нужно. Кусок хлеба, глоток воды, синяя тишина над головой. А ведь имея это, я ничего большего не пожелал бы. Хотя нет. Есть еще Русалка, Лелькой ее зовут. С ней встретиться, в первый и, может, последний раз. Поставить точку, и все на том. Интересно, как поступил бы отец на моем месте? Наверное, оттянул бы где-нибудь и забыл давно. Он жалел бабье, а я не умею».

Мишка помогал бабке. Но без азарта. Он рассказал ей, что мать вышла замуж, но с ее новым мужем отношения у них не сложились. С самого дня переезда парень не разговаривал с матерью и ее мужиком. В своей квартире он жил одиноко.

Бабка, слушая внука, сетовала:

— Что ж так погано сложилось у вас? Два родных человека, а ладу меж вами нет. Зачем мать обидел, она всего лишь баба. Одной тяжко. Нашла себе человека, что в том плохого? Смирись. Одиночество любого губит. А бабьи годочки как вода. Не успеет оглянуться, как старость придет. Кому нужна станет? А тут какой-никакой, а голубь заимелся, — улыбалась светло.

— Козел он! Засранец! Долбанутый мудило!

— Для тебя твой отец дорог. Но его уже не поднять. Прими эту жизнь, какая она есть. Примирись и прости, иначе тяжко жить станет. Скинь с души лишнюю тяжесть. Поверь мне, старой, твоя судьба краше будет.

И послушался Мишка старую. Вернувшись домой, вошел в комнату, а двери оставил открытыми. Это заметили. Мать вошла, позвала к столу. Парень согласился. Отчим от радости расцвел в улыбке:

— Давай, Мишанька, семьей жить! Так всем лучше!

Нет, не простил он матери случившегося, но, придерживаясь общепринятых правил, поддерживал видимость отношений в доме. Но дальше этого не пошел.

Мишка понял, что отчим — человек вспыльчивый, задиристый и горластый. Прижимист, но способен на жест. О доме, о матери, даже о Мишке помнит всегда. У него хорошие связи и много друзей. Сам отчим никогда ничем не хвалился и не любил рассказывать о себе, ворошить прошлое.

Самого парня он не интересовал. Да и отчима вполне устраивали сложившиеся отношения. Никто не навязывался на общение и не прикипался, не указывали на двери. Постепенно все уладилось. Когда возникали какие-то проблемы, их скоро разрешали.

Случилось, сгребла милиция парня вместе с крутыми, закрыли их в камере. Мишка струхнул, дело