Старика словно на раскаленный лом посадили. Он подскочил резво и напустился на мужиков с бранью:

— Воронье бесстыжее! Зверья свора! Да как смеете говнять старух, не видя их в глаза!

— Зачем они нам?

— Кто, кроме них, дрова спер?

— А чё вступаешься за плесень? Небось свели своих дедов в могилы, а сами живут?

— Глумные вы! Ихних мужиков еще молодыми война взяла. Вдовыми остались. Кому повезло дитенка родить, сами вырастили. Другие так и остались невестами погибших. Не вышли замуж, да и за кого? Воротились домой калеки. Сколько они пожили? За десяток лет почти все поумирали. Здоровых совсем мало с войны пришло. А мои соседки ждали своих, любимых. Им обещались ждать, и даже нынче, когда всем понятно, что ожидать уже некого, они помнят и продолжают любить.

— Дед! А не они к тебе свататься приходили? — напомнила Лелька.

— Две с десятка да две с другого барака. Остальные захаживают погреться, вечер скоротать, но без всякой грязи и черных мыслей.

— Ты им веришь? Во, еще один чудак! Да бабы, как кошки без хвоста, не живут без задней мысли. Кому другому расскажи, но не нам, — смеялись бомжи. — Средь нас каждого второго, так или иначе, бабы на улицу выдавили. Не веришь? Даже родных детей выгоняют без жалости. Вон Мишку взять хотя бы. Мать умерла у него. Отец мачеху привел. Та поначалу хорошей прикидывалась. Готовила, стирала. Так-то два года прошло. Но Мишка не смог чужую тетку мамкой звать. Не поверил, душа к ней не лежала. Искренности не было. Пацан все видел. А тут, как назло, отец его погиб на работе. Монтажником на стройке вкалывал, и все без страховки. Проносило как-то. Тут дождь… Он оступился и вниз головой, с девятого этажа. Ничего от мужика не осталось. Так мачеха даже сорокового дня не дождалась, выгнала мальчишку из квартиры. Тому деться некуда, к нам пришел, вернее, привели его. Он с моста хотел скинуться, ему не дали.

Перевел дух человек и продолжил:

— Рассказал он нам все. С десяток бомжей вызвались помочь Мишке. Хотели эту бабу из квартиры выкинуть. Да хрен там! Она зубами вцепилась в койку, и ни в какую. Дубасили ее по башке, по рукам, в коридор выкинули, она в крик, соседи милицию вызвали. Менты приехали, проверили, сын и мачеха прописаны в одной квартире. Велели жить тихо, не дергаясь. Пригрозили, мол, чуть чего, обоих за жопу. Ну, с год как-то выдержала змея. А потом стала хахалей водить. Мишка давай их гонять. Они его за ноги за руки и средь ночи через окно выбросили. Ну, третий этаж, жив остался. Но его в милиции слушать уже не стали. Мол, разбирайтесь сами. Ну, вернулся пацан из больницы, она ему в глаза: «Хочешь жить, линяй отсюда! Иначе живого на погосте зарою». Пацан не поверил. Думал, выпила мачеха лишку. И ночью закрылся в своей комнате, позвонил участковому, рассказал об угрозе мачехи, тот успокоил — мол, если б хотела такое утворить, не говорила б! Ты спи и ни о чем не думай. Тот и впрямь поверил. А ночью хахали погром устроили, кому первому ту бабу тянуть. Ну и махаться стали. Мишка от шума проснулся, успокоить хотел. А ему как вломили по башке, и отключился враз. Очнулся он и не поймет, где находится. Ни руками, ни ногами двинуть не может, голова не шевелится, вокруг темно и тесно, нечем дышать, а по телу непереносимая щекотка. Он орать стал.

— Куда ж это его определили?

— В могилу к отцу зарыли. Но тут сторож мимо проходил. Услышал какие-то звуки, навроде как покойники меж собой махаются, гробы поперепутали. Смотрит, а венки на могиле кверху ногами стоят. Хотел поправить их, почуял, как земля шевелится, и вызвал милицию. Ну, стали копать, увидели, что могила совсем недавно вскрывалась. Осторожно рыть стали и выволокли Мишку. Он весь связанный, в крови, в червях, уже задыхался. Привезли в горотдел, мачеху за жопу взяли, она на хахалей указала. Мол, они ее напоили и с пацаном сами все устроили. Нашли тех козлов! Короче, по пять лет всучили. Мишка мигом мачеху выписал. Так ее сестра на пацана охотиться стала. Три года… Но мы с ней разобрались сами, без ментов — отмудохали классно, она из дурдома до смерти не вылезет…

— А Мишка? Он где теперь? — спросил дед.

— В своей квартире дышит. Уже колледж закончил. Электронщиком стал. Хороший мужик получился. Одно плохо — ни единой девке не верит. И хотя взрослый, в бабью сторону не смотрит.

— Тут дураку понятно. Такая память до конца жизни в человеке останется.

— Все так, мужики! Но и серед нашего брата прохвостов и гадов полно! Нельзя потому про всех одинаково говорить и думать, — вставил свое слово дед Николай.

Бомжи, дождавшись ухода новых русских, облепили оставленный ими стол, допили пиво, съели оставшиеся баранки и, вытащив из пепельницы окурки, затянулись с наслаждением.

Пусть и не самый удачный у них сегодня день, но никто их не обозвал, не обидел, не унизил. Пусть голодно и холодно живется им сегодня, зато они свободны, вольны от всего.

— Нынче пусто, завтра густо! — засмеялся философ от бомжей.

— Не всякая сытость — в радость! — поддержал его другой.

Проходя мимо Сережкиного дома, увидели мужики гору пустых бутылок во дворе. Северяне пили. По своей бесшабашности, никто из них не подумал бы сдать бутылки. Зато бомжи мигом сообразили, до единственной подобрали и, сдав, купили хлеба — на всех, на целую ночь. Глядишь, завтра тоже где-нибудь повезет.

Иван, заглянув в пивбар, спросил женщин, куда ставить микроволновые печи, и, определив обе, обратился к Леле:

— Поговорить нужно…

— Давай! — подсела рядом.

— Только не обидься. Но молчать больше не могу. Вот ты тут почти каждый день бываешь, а ни хрена не видишь или не хочешь замечать.

— Ты о чем?

— Юлька вконец выматывается. Помощница ей нужна! Постоянная! Знаешь, какие очереди тут бывают? Легко ли ей одной успеть всюду? Бокалы, стаканы, тарелки помыть нужно, а и столы протереть, постирать тряпки. Юлька торговать должна не отвлекаясь.

— Она сама не хочет помощницу. И получает за все!

— Но ведь у нее семья! Приходит домой, с ног валится! Вдвоем с Яшкой пожрать не заставим. Долго ли так продержится? Пощадить ее надо!

— Пусть присмотрит человека. Кого укажет, того и возьмем. Ведь ей работать с ним. Обо всем договоримся. Ты прав, Ванюшка, нельзя загружать до бесконечности. У каждого свой предел имеется.

— Это вы про кого судачите? — подошел к ним старик сторож. И добавил улыбаясь: — А Яшка твому мальцу кроватку мастерит. Он ее, родимую, из самой сказки упер! До чего красивая! В кружевах резных, в ей лучшие сны будет видеть малыш.

— Эх, дед, ну зачем проболтался? Яшка просил не говорить заранее, у тебя же вода в жопе не держится! — посетовала Юлька хмуро.

— О хорошем чего скрытничать? Про плохое самому говорить неохота, — отозвался Николай.

— А что случилось? — насторожилась Леля.

— Ты рэкетиров помнишь, что на нас наехали? Так вот двоих менты уже выпустили. Они вчера заходили к нам.

Лелька мигом побледнела.

— Да не беспокойся. Они пива выпили и ушли тихо. Зачем, дед, человека пугаешь? — нахмурилась Юлия и сердито глянула на сторожа.

— Я ихние бельмы видел!

— Ну и что? Их если выпустили, то под подписку. А может, не те, похожие. В камуфляже мужики все похожи друг на друга. И эти тоже. Может, зря струхнули? — успокаивала Юлька, но по дрогнувшим рукам женщины Лелька поняла, что никому ничего не показалось.

Лелька присела покурить, подумать и вскоре подскочила:

— Есть выход! Слышь, Юль, завтра у тебя будет помощница, отменная чувиха! Ее хахаль в лягавых ходит. Но только днем. Вечером с крутыми тусуется. Ей не столько работа, сколько ширма нужна. Но стоит камуфляжникам увидеть эту чувиху тут, узнать, что пашет здесь, больше не появятся никогда, враз к ларьку интерес потеряют. Они с ментами сами разберутся.