—
От запоров? Дак любая баба лучче шикши до поносу мужика свово доведеть. Чево доброво, а ентово с избытком всяка знаит.
Акимыч замолчал.
—
Ты спробовал коды бабу бабой-ягодой выходить?
—
Ко
н
ешно.
—
Ну и што?
—
Не легшало.
—
То-то. Баба бабу завсегда не терпить. А мужик всем выходитца. Все ему впрок.
—
Но рябиновку ныне бабы уважают.
—
То редко.
—
Да нет. В селе ее делают сами многие.
—
Не с добра. Эдак дешевле. А бабы на деньгу падкие. Што муха на дерьмо.
—
А вот перцовку не сдолеют. Даже казенную.
—
Куды им?
—
Пошто так-то?
—
Рябина, она чисто бабья ягода. А перцовка — в ей ягод нет. Потому не к каждой утробе угодна. Да и делаитца с чево? Спирт и перец. Опять жа мужики. Вот и помысли. Ты-то што боле всяково любишь?
—
Перцовку.
—
А я спирт гольнай. От те и задумка. Почему так-то? Мине все чистое. Без примесев. Добро — как по нутру. Голова не шумить от таво. Хочь и перцовку не откажусь. Особливо при хворобе. Деручая она, што девка занозистая.
—
Ноне мужики в селе боле вино нор
о
вят
пить.
Сказывают, што спирт на здоровье вреднай.
—
Эх, трепачи. Нутро им бабы да жадность спортили. На што добро лают?
—
То не жадность.
—
А че?
—
С хронту оне.
—
Нехай злое на хмель не плетут.
—
Сказывают, контузии не велят им пить ево.
—
Дак опять жа, нутро виноватое!
—
Не по своей же воле стряслось.
—
Ну и што? Спирт при чем?
—
То ты зазря на них.
—
Нет. Видывал я, как и не хронтовики вино ноне хлешшут. На крепкое не годны стали. То мужикам самим над тем помозговать пора.
—
А и не стоит. Не гож и не надо. Нам от таво не худо, — налил Акимыч перцовки.
—
Тож верно. Всякому своя утеха, — подсел к столу Макарыч.
—
За што? — подняв кружку, спросил Акимыч.
—
За мужиков, тех, што званье свое на слабое не разменяли. В каво мозги ни черта, ни спирта не убоятца, — он выпил, подморгнул покрасневшему Акимычу.
—
Эх, пошло. Вроде младость возвернулась.
—
С кой стороны? — хохотнул Макарыч.
—
Со всех. Хочь в пляс ударьси.
—
А ты и врежь. Не томи натуру.
—
Куда мне?
—
Чево?
—
Не вводи в грех. И так единожды бес попутал. Сраму на всю округу было. По сей опомниться не могу, — конфузливо заерзал Акимыч.
—
Ништяк. Че там с тобой приключилось-то?
—
Ехал я в сельпо. Ну и порешил завернуть к
одним. Коня оставил на корм. Сам дале. Глядь — во дворе детва скачит друг через дружку. Да не по- людски. Ноги заплетаются. Я и загляделся, как они томшатся. Самому похотелось. Ну и сиганул я. Ну, а борода опрежь меня. Ну и вертанулся вверх дыбками. Мальцы со смеху чуть не померли. Козлом кликать зачали. Иду, а они орут, бесята: «Дед, иди сигать с нами!» Бабы и по ионе на меня пальцем
тычут. Скалются. Я и сам не знаю, кой бес меня попутал. Осрамился на старости. Худше и не выдумать.
Макарыч бороду жевал, чтоб со смеху не свалиться.
—
Ты вдругорядь-то бороду за пазуху прячь. Мало ли какая прыть ишо на тибе наскочить. Да порты потуже вяжи. Ить могло и худче быть.
—
Куды уж тут… Паскудней быть не могет, — махнул рукой Акимыч.
—
Не тушуйси. Тож в тибе мужичье вскипело.
—
На то малодшие находились. Я-то ровно опупел, — сокрушался Акимыч.
—
Со мной тож не легше было. — сознался
Макарыч. — Помыслил я как-то в селе поужинать у одних перед дорогой. Кишки горячим побаловать. Зашел. Хозяина, как на грех, дома не оказалось. Я было в обрат попятился. Ну и с хозяином-то столкнись. Тот на карачках вползал. Мине узрел. Враз тверезым стал. Стал на мослы и к топору — шасть. Кобелем лаит. Я ево и поприжал малость. Образумить пытался. Куды там. Ну и я из сибе вскипел. Говорю, мол, твою Машку собаки оббрехивать перестали. Тут она взвилась. Што сдеялось! Еле вырвали, баба-то по-дурному блажит.
Мужик ее колотит. В обчем, наелси я от пуза. С той поры зарекси я в людях вечерить.
—
То и к лучшему. Чужая ложка завсегда
горло
дерет. Своя, хочь какая, все в рот пропихнет, — поддакнул Акимыч.
В окно зимовья робко проглянул неумытый рассвет. Акимыч вышел из избы подышать свежестью. Макарыч готовился в дорогу. Заложил теле
гу
; положил коню овса, напоил его.
—
Может, меня возьмешь с собой? —
попросила внезапно Марья.
—
Тибе на што маятца?
—
Давненько в селе не была.
—
Радоватца тому надо. Меду там нет. А путь, сама ведаишь, не близкай.
—
И ладно. Выдюжу.
—
Пошто взъегозилась, каво не видывала?
—
Хочу с тобой, отец.
—
Ладно, сбирайси. Да живо.
—
Я так и поеду. Куды сбираться? Чай, не
девка, чего красоваться?
Вы читаете Макарыч
