сердце медвежье угодил. Но как здесь Юрий оказался? В такое время! Не долго искал ответ на этот вопрос Ашот. Вспомнил, что и Терехин увлекся Ниной. Но молчал… Только глазами себя выдавал. Значит, Терехин всю ночь рядом с ними был. За деревьями прятался. С карабином. Зачем? Да не все ли равно сейчас… Нина от постели Терехина не отходила. Выхаживала. Да так и осталась с ним. Насовсем. При встрече с Ашотом поначалу глаза опускала. Молчала. А потом перестала замечать. Забыла. А он проклинал судьбу свою и тот убийственно крепкий сон, отнявший ее навсегда.

Сначала жалел, что не порвал медведь Юрку насмерть. Случалось, клял лохматого, что оставил в живых ее. Уж не Ашоту, так и не Юрке! Потом сетовал, что остался сам в живых. Уж лучше бы

его медведь порвал, чем, оставшись, видеть ее женою другого. Но потом прошло все. Женился и Ашот. На другой. Похожей на нее. С двумя детьми взял. Усыновил мальчишек. Отец их геологом был. Да умер: внезапно сердце сдало. Его сыновей своими назвал. С годами привязался к ним. Полюбил. А у Нины родилась дочь. Дочь Терехина. Похожая на мать…

Ашот гнал воспоминания прочь. И снова влезал в работу. Так легче и проще.

Прошли дни, недели, месяцы. И снова в тайгу вернулась весна: бурная, как молодость, как дорогие воспоминания. Но их лучше не ворошить. А потому Ашот, хотя и нередко бывал у геологов, но старался не попадать на базу к Терехину. Ведь все шло спокойно. Геологи работали. Неприятностей не предвиделось. И Ашот уже привык возвращаться домой вовремя. Ничего непредвиденного для себя не ожидал и в этот день. Но внезапно к нему в кабинет влетел радист:

— Беда, Ашот Суренович! На профиле у Терехина! Пожар! Тайга горит! Вот радиограмма! Помощи просят. Сами не могут справиться.

— От чего пожар?

— Не сообщили. Вчера начался. Пожарники уже там. Лесхоз своих людей послал. Нефтеразведка тоже. Все геологи базы на пожаре. Но, видно, остановить не могут. Запрашивал синоптиков о предстоящей погоде. Дождя не предвидится…

— В каком квадрате пожар? — перебил Ашот.

— Чертово урочище.

— Что? Это же участок Акимыча! Лесника. Значит, наши просмотрели. У него посторонних в тайге не бывает. А чтобы сам — исключено. Ладно!

Свяжись с базами, прилегающими к Терехинской. Я выйду на связь. Да не медли. Иди скорее!

А вскоре к базе Терехина на машинах, вездеходах, тракторах заспешили геологи из соседних партий. На место пожара вылетел на вертолете пожнадзора и Ашот.

Дым над тайгою поднимался черными клубами. Невозможно было выбрать площадку для посадки. Лишь через полчаса с большим трудом сел вертолет на полянке-пятачке. А чуть люди выскочили, тут же сорвался, словно испугался собственной смелости, и улетел подальше от опасности.

Ашот попробовал разыскать Терехина. Но куда там! Перемазанные сажей, грязью, прокопченные в дыму лица — невозможно было узнать. Где свои, где чужие? Попробуй отличи! Все черные, как злые тени. Кашляли в дыму. Чертыхались. Сбивали огонь с кустов и деревьев, А он, прожорливый, накидывался на ели. Те вспыхивали факелами. Трещали искры. Гудело пламя. Стонала тайга. Обугленные ветви берез повисали печально, скрючиваясь, как пальцы, в предсмертной агонии. Пришла весна, но не будет радости. Огонь лизал стволы берез. Раздевал, обнажая стройные деревца. Палил нестерпимо. Накалял докрасна. Трещали березы, падали огненными столбами. Белый, едкий дым окутывал ели. Снимал с них наряды зеленые. Взамен пепел оставлял. Горела смола жарко. Рябинки, вербы, боярки, ольха — все полыхали, стонали. Свечами вспыхивали кедры. Пламя перекидывалось на кусты. Съедало их в секунду начисто.

Свирепело пламя, озверело кидались на него люди. Телогрейками, лопатами сбивали пламя, сапогами затаптывали. Землей закидывали. Носили бегом воду: от влаги ель зашипела. Но через минуту пламя снова охватило дерево. Горели пни и трухлявые коряги, трава и даже воздух. Он накалился и стал багровым. Нечем дышать. Жара обжигала не только тело, — добиралась до легких. Дым ел глаза. Ничего не видно. Вот кто-то в ноги ткнул больно. Это заяц. Одурел от страха. От огня спасается. Шерсть на боках опалилась. Куда бежит — не видит. Да и что можно разглядеть здесь?

Ашот забрасывал землей кусты. Но и земля горела. Ногам нестерпимо жарко. Сапоги накалились. Руки будто срослись с черенком лопаты. Скорее! Вот рядом ель упала. В ней дупло. Белка у ног крутилась. Бельчат спасти не смогла — сгорели. Малы. Не научились бегать. А матери каково? Хоть и зверек, а своих детей тоже жаль. Родились для смерти. Но кто же знал? Кто предвидеть мог? Сунулась белка в дупло. Поняла. Крутнулась. И, с горя не углядев, метнулась на соседнюю ель. Вместе с деревом вспыхнула. Вместе с ним и умерла.

— Сюда! Сюда! — кричит кто-то.

Ашот оглянулся, в пелене дыма не сразу заметил тракторы, бульдозеры: те плечом к плечу рванулись на огонь, на кусты и деревья. Подминая и утюжа все. Живое и сгоревшее — под одну гребенку. Что дерево — человека бы не задеть! Дым тайгу ночною сделал. Олень за кочкой стоял. Не знал, куда бежать. Впереди пламя, позади — люди, по бокам тракторы, сверху дым, снизу — жар. Вот и растерялся. Кто-то из геологов свистнул. И олень, зажмурив глаза, прыгнул напролом. Туда, откуда свежим воздухом пахнуло. Там спасение.

— Вперед!

И снова, рыкнув моторами, пошли тракторы на тайгу. Вон какую дорогу проутюжили! Через нее огонь не перекинется. А этот участок? Снявши голову — по волосам не плачут.

Мужчины затаптывали огонь.

— Осторожно! — кто-то с силой дернул Ашота за рукав. Едва на ногах устоял. А рядом в ту же секунду береза повалилась. Мгновение. Не успей отскочить — и все. Оглянулся — кто отдернул? Но человека уже нет. Вокруг черные тени. Попробуй узнай, кто из них помог в эту минуту. Никто не придал тому значения. Некогда. Никто не ждал благодарности и не нуждался в ней.

Который теперь час? Да какая разница. С пожара не уйти, покуда не погасят. А пот бежал, заливая глаза, спину, кажется, до самых пяток.

Ашот разжал ладонь. Больно. Глянул — кровавые пузыри на ладонях вспухли. Давно не работал, отвык. Он вытер ладонью лицо. Оно все в грязных полосах, копоти. Не беда. Здесь теперь все похожи друг на друга.

— Давай слева заходи! — перекрикивая шум огня, кричал какой-то тракторист, прокопченный чернее трактора.

— Да уйди ты с дороги! Чего рот разинул? — услышал Ашот.

Он отскочил в сторону. Трактор резко рванулся вперед. Ашот споткнулся обо что-то мягкое. Лисья нора. Лисята не успели окрепнуть. Сумели выползти. И теперь задыхались. Им некому помочь. Мать в дыму потеряла дом. Кто теперь их выведет? Ашот схватил лисят за загривки. Пятеро. Перенес туда, где огонь им не страшен.

— Ты что? Зверей спасаешь? Тут люди с ног сбились! Ишь, добренький!

Ашот вгляделся: Олег из отряда Терехиной. Конечно, он. Хотел подойти, но тот, узнав главного геолога, поспешил скрыться в дыму.

«Ну, подожди, гад!» — подумал Ашот. И, отложив окончательный разговор с Олегом до конца пожара, снова взялся за лопату.

Когда над тайгою опустились сумерки, пожар потерял силу Но люди не уходили отдыхать. То там, то здесь в зареве огня шевелились фигуры. Слышались голоса. Люди не хотели спать. Лишь женщины готовили ужин на только что отнятой у огня поляне.

Ашот сел перекурить. Руки, ноги ныли от усталости. В глазах резь от дыма. На зубах скрипело. Душил кашель.

Кто-то подошел. Заглянул через плечо. Отошел тихо. А вскоре за спиной шаги послышались.

— Иди поешь, Ашот.

Это была Нина. Он послушно встал, безвольно подошел. Взял миску из чьих-то рук. Ел. А ложка падала. Глаза слипались.

— Пошли спать. В палатку. Запасной спальник имею. — Его кто-то взял за плечо. Ашот оглянулся — Терехин. — Пошли. Клизму потом вставишь. Сейчас иди. Там и без тебя справятся. На убыль пошло. Ну, вставай. Хоть и не по душе тебе моя компания, да ничего не поделаешь. Стерпишь. До утра. А там