компьютера! — оборвала Тонька сына.
—
Ты в деревне училась. А Колька будет учиться в городской школе! — встрял Федька.
—
Еще ты его поддержи! Завтра он мне на голову сядет и потребует свою хренатень! А где возьму? Хоть ты помолчи! — попросила соседа.
—
Сегодня уже не смогу, а завтра приду к вам прибраться. Ты дома будешь?
—
Не знаю, как день сложится.
—
Тогда ключ оставь. Завтра у меня выходной. Надо все успеть.
—
Ура! Завтра в садик не пойду! — обрадовался Колька и предложил Федьке:
—
Давай завтра на санках кататься! С утра пойдем!
—
Нет, дружбан, мне выспаться надо. Для санок я староват.
—
Почему? — удивился мальчишка.
—
Никакие санки меня не выдержат. А потом, где ты видел, чтоб такие мужики с горки на санках катались?
—
Видал! Бабка Свиридиха села на санки и вместе с бидоном с горки поехала. Чуть в воду не попала. На самом краю подолом зацепилась. Ее вытащили и воду занесли в дом. А она смеялась, что теперь всякий день станет на санках по воду ездить…
Федька с Тоней от души посмеялись над сообразительностью отчаянной бабки.
Человек рассказал соседке, какие заказы выполнял он в последнее время, с какими людьми познакомился:
—
Тоже случалось по всякому, одни, довольные работой, рассчитывались тут же, другие никак не могли расстаться с деньгами и торговались, сбивали цену. Вот так понял, что лучше не иметь дела с заказчиками-бабами, особо со старухами. Эти всю душу вымотают. Бабки все одинаковы, теперь я отказываюсь у них работать. Все, как одна, скряги. Совести ни у одной нет. Им мало того, что камин поставил, сам его почистил, так еще и пол помой, везде пыль убери и притом бесплатно. И все под бурчанье, недовольство, будто я их обязаник. Как одна старуха достала, выложил ей в доме камин, сын заказал, а сам в командировку на две недели уехал, я и остался с той кикиморой. Так она каждый раз перед уходом домой мою сумку и карманы проверяла, все боялась не украл ли что-нибудь у нее из дома? Обидно было до чертей! И как этот мужик с той плесенью канал? Так она не захотела со мной расплачиваться, пришлось сына ждать. Тот вернулся, со стыда сгорал, слушая, что его мамашка отчебучивала. Ну, он конечно расплатился как договорились. Просил в бане печку переложить, но я отказался. Не мог больше видеть его бабку. С нею не то человек, домовой не уживется под одной крышей, она хуже козла, любого выкурит.
— У тебя заказчики, а у нас родители. Тоже иной раз так душу намотают, что ничему не рада. Приходят с претензиями утром и базарят, почему ребенок поносит? Ну, тут врача, медсестру и меня «на ковер» раком ставят. Начинают выяснять, почему малыш обосрался? Смотрим меню, делают анализы. А вскоре выясняется, дома прокисшее молоко дали. У нас в тот день ничего молочного не было. Извиняются родители, мол, не досмотрели, а на душе у нас осадок остается, ведь мы все живые люди! Куда от себя денемся? Потом на тех родителей глаза не смотрят, — жаловалась баба. И помолчав, добавила:
—
Ну как можно не досмотреть дома за одним ребенком? У нас их вон сколько, все присмотрены, накормлены, ведь и наши, свои дети там растут! Все в одинаковых условиях. Я своего Кольку не кормлю на кухне отдельно. Вместе со всеми ест. Зачастую дома того не видит, что получает в садике, и, не только наш, у многих оно так, но наши родители любят повыделываться. А у меня больше сил нет! Иная мамашка иль бабка прямо с утра на кухню прибегает, вылупив глаза, и требует показать, что мы готовим. В каждую кастрюлю нос сует. А у самой руки не мыты, под ногтями мыши пищат. Зато корчат из себя таких деловых! Не могу больше, устала от всех, — села к столу, заплакала:
—
Ну что получаю за свою работу, вслух сказать стыдно. А вся душа заплевана! Скажи, за что? Еще брешут, что мы с кухни продукты воруем! Психоватые! Я все лето до самой осени носила со своего огорода в детсад укроп и петрушку, лук и морковку. Потом и огурцы, капусту, свеклу. Детей хочется побаловать, они не виноваты в глупости родителей.
—
Тонь, потерпи этот последний год. Кольку отправишь в школу, сразу руки развяжешь, уйдешь из детсада и забудешь о нем. Что-то новое сыщем, вместе подумаем, может, общий бизнес сделаем. Поодиночке все сложнее…
—
А что ты умеешь кроме каминов и печек? Да и я кроме кухни ничего не знаю. Как общее дело слепим? Ни хрена не получится! — отмахнулась женщина.
—
Ты погоди отказываться. Ведь я еще ничего не предложил, все обдумать нужно.
—
У нас пенсионерки взялись у себя дома детей растить, вроде частного детсада устроили. Оно может и неплохо, но хлопотно…
—
Вот это я тебе не советую. Такое дело — сущая морока и обуза! Не связывайся! Выгоды никакой, а тягот и нервотрепки куча.
—
Мам! А ты выроди мне братика или сестренку! Знаешь, как одному дома скучно! Будем его все вместе смотреть, пока он большим сделается. Это ж лучше, чем в кухне горячие кастрюльки носить. А когда он вырастет, мы с ним сами станем работать, — встрял Колька и, глянув на соседа, продолжил:
—
Ну что вам стоит?
Тонька с Федей переглянулись, обоим неловко стало. Поспешили замять разговор, но Колька сказал вздохнув:
—
И как большие не поймут? Ну, куда я дену все свои игрушки, когда вырасту? Неужели их выкинем? — глянул на мать. Тоня отвернулась, ответить нечего. А мальчишка свое твердит:
—
Даже дед говорит, что одного ребенка в семье мало. Второго народить нужно. Я ему все конфеты отдам.
—
Колька, перестань! — прикрикнула Тоня.
—
Тогда я сам себе жену приведу скоро. Она мне много детей выродит! — оглядел обоих и, обидчиво поджав губы, ушел в зал.
…Через неделю вернулись от нового русского Петрович с Михалычем. Они остались довольны заказчиком. Не подгонял, не стоял над душой, не торговался, как другие. Глянул на работу мужиков, тут же отдал деньги, сказал спасибо и, покормив, отвез их домой.
—
Нынче отоспимся, а завтра поговорим, куда двинемся! — предложил Андрей Михайлович, сворачивая к своей калитке.
В этот вечер они хотели отсидеться по домам. Петрович, не увидев дома Тоню с Колькой, подумал, что они в детсаде и, помывшись наскоро, лег спать, он проснулся от того, что его трясли за плечо и чей-то громкий, нахальный голос кричал в уши:
—
Чего дрыхнешь как беременный? Храпишь, что медведь после случки! Хватит дурака валять! Вставай, едрена вошь! — увидел Дарью. Она снова была в телогрейке и брюках, ругала мужика ни за что:
—
Куда подевалася королевна? Сызнова баба лярвой сделалась? Чево горло дерешь, ну кого из-под меня стребовалося? — сморщился мужик, недовольно косясь на соседку, но Степановна не смутилась:
—
Еще и оговаривается, облезлый рахит! Говорю, вставай, черт немытый! — дергала Петровича, не щадя:
—
Отвяжись, холера полоумная! Дай дух перевести. Ведь час взад воротились с заказу. Надо ж выспаться, а тут тебя, лахудру, поднесло как во грех, — сел в постели, протирая глаза.
Вы читаете Вернись в завтра
