зацепить вздумала. Ить посмотри, сколько лет живет там, а все одна. Выходит, не нашла по себе. А годочки катят как вода, и сколько себя не утешай, одиночество добьет любого.
—
Ну, эта баба не засидится в девках. Она озорная, такая сама любого мужука отхватит.
—
Но не нас с тобой. Мы ни в ее вкусе, — рассмеялся Андрей.
Побыв у Дарьи еще немного, оба засобирались уйти, сказавшись на трудности предстоящей недели.
—
Я через три дня улетаю. К себе домой! Может, придете проводить, ведь мы почти друзья, — спросила Роза.
—
Загодя обещаться не стану. Кто знает, как сложится. У нас нынче заказов много, люди не хотят ждать, все спешат. Ну, коль выкроим минуту, заглянем, — пообещал Василий Петрович за обоих.
Но уже на другой день забыли они о Розе. Увез их к себе новый русский за город и попросил мужиков выложить в коттедже настоящую русскую печь, с лежанкой для престарелых родителей, а на втором этаже — камин, да такой, чтоб грел и душу радовал. Не оставил без дела и Петровича. Ему поручил мансарду, попросил довести ее до ума. Время не ограничивал, сказал лишь тихо, что хотел бы к Пасхе увидеть все в готовом виде. И люди взялись за работу, ведь человек не торгуясь, сразу отдал им половину денег и, оставив их одних в коттедже, сам уехал в город.
Тем временем Федор едва успел справиться со своими заказами и решил хоть немного отдохнуть, побыть дома пару-тройку дней. Оно и немудро, ведь вот как вышел из зоны, не успел дух перевести, как впрягся в работу. Месяцы прошли, а человек даже выходных не узнал. Сколько каминов сделал, ставил печи в баньках, но сам ни разу не попарился, оброс жесткой щетиной, заметно похудел, устал, но не сетовал. Успокаивал заработок. Федька даже свой счет завел в ближайшей сберкассе и однажды показал сберкнижку отцу, решил похвалиться.
Андрей Михайлович глянул искоса и сказал свое веское:
—
Зряшное ты придумал. Не играй с государством в сбереженья. Оно подождет, когда такие, как ты, поднакопят, и устроит реформу. Вот и накроется твой вклад. Такое много раз бывало. Останешься с голыми яйцами. Деньгу, коль она появилась, надо с умом определять, в дело вкладывать.
—
В какое?
—
А ты подумай, пошевели мозгами, — предложил сыну. Федька всерьез задумался. Денег на вкладе было не столько, чтоб начинать какое-то дело, но главное уже теперь определиться на будущее, — решил человек.
Он шел домой, не оглядываясь по сторонам, не глазел на калитки и окна, и вовсе не ждал Кольку, какой внезапно схватил его за руку среди дороги и спросил:
—
А почему ты не живешь в своем доме?
—
Как это? Куда денусь? Вот иду домой!
—
Я тебя давно жду, а тебя все нету. Сам говорил, что ты мой дружбан. А почему насовсем позабыл? Или тетку заимел? — глянул на мужика совсем серьезно, по взрослому.
—
Никого у меня нет, Колька. И ни до баб! Работы много, нужно побольше «подзашибить», чтоб жить было на что. Усек, кореш? Пошли в магазин, купим тебе конфет, печеньев. Я за этот месяц классно заколотил бабок. Будем вечером чай пить, как господа.
Мальчишка бежал рядом, держась за руку Федьки. И засыпал его вопросами:
—
А почему ты дома не спишь? Я все время смотрю в твои окна, а там совсем темно!
—
В городе оставался. Заканчивал поздно. Не было смысла идти домой, а спозаранок опять возвращаться.
—
Про меня навовсе позабыл…
—
Ты ж не один. У тебя есть мамка и дед, тебе некогда скучать.
—
Они есть, а я папку хочу заиметь! Своего! И чтоб он не уходил, а жил бы с нами дома.
—
Колюнька, из меня такой не состоится. Это точно, придется тебе искать другого!
—
А мамка говорит, что нам чужой дядька вовсе не нужен.
—
Вот видишь! А ты меня зовешь.
—
Ты же не чужой, вовсе свой. Даже Мурка тебя
любит,
как я к
тебе на
коленки лезет.
—
Коль, одно дело, когда мы с тобой дружим. Другое — стать твоим отцом! Это надо, чтобы мамка и дед согласились, чтоб и я на такое решился. Все не так просто.
—
А ты сам в папки ко мне не хочешь?
—
Я ж твой друг! Разве этого мало?
—
Дядь Федь, а почему большие дядьки такие чудные? Вот если б ты сделался папкой, я тебя из дому никуда не пустил бы. Мы с тобой катались бы на санках, а летом на самокате. Дед обещает весной велик купить. Во, погоняем по дороге наперегонки!
—
Нет! Только ни это! — схватил Кольку на руки и шагнул с дороги. Ему снова вспомнился свой сын — мертвый, на обочине…
Федька вошел в магазин с Колькой на руках и, опустив пацана на пол, предложил:
—
Выбирай себе чего хочешь!
Продавщица, услышав, отозвалась:
—
Вот, счастливый малец! Где б мне такого мужика отхватить, чтоб о детях пекся? — глянула на Федьку игриво, с завистью и спросила:
—
Иль уже семейным стал?
—
Ага! Это мой папка! — вцепился Колька в руку мужика и, хвастливо глянув на продавщицу, добавил:
—
Нам конфетов нужно. Много-много, и козьих наков!
Федька громко рассмеялся и поправил мальчонку:
—
Конфет, разных, два килограмма и с кило козинак, — повернулся к пацану и спросил:
—
Годится на первый случай?
Едва вышли из магазина, Колька повис на Федькиной
руке и никак не хотел отпускать его домой, тащил к себе:
—
Я тебя так долго караулил, а ты сбежать хочешь, не пущу!
—
Дай переоденусь, да и умыться нужно, а то мамку насмерть перепугаю. Я скоро приду, — пообещал пацану.
—
Я с тобой! Подожду, а потом вместе к нам пойдем, — не отстал мальчишка. Он насовал Федьке в рот конфет и тарахтел без умолку:
—
Ты не думай, нашу мамку не испугаешь. Знаешь, какая она смелая! Вчера к нам из деревни дядька пришел и давай у мамки проситься, чтоб взяла его в дом дядькой. А мамка ему повелела уходить, а он не послушался. Мамка его ругала, а потом схватила веник и по морде тому дядьке насувала. Била, пока веник не разлетелся. А потом схватила того дядьку, да как швырнула с крыльца прям в двор и назвала плохо, мне те слова не велят говорить, за них по жопе больно бьют. И пообещалась тому дядьке, если еще придет, то яйцы в двери зажмет ему. А ведь это больно, — скорчил рожицу Колька.
—
Значит, не придет больше, коль мамка прогнала! Но почему он тебе не понравился?
—
Когда он пришел, вовсе как дурак со мной поздоровался. Сказал: — Привет, сопляк! — Я ему язык показал и ушел, чтоб не видеть. Вернулся, когда мамка уже колотила его. По башке,
Вы читаете Вернись в завтра
