Он знал, что делать. Не опытом, а инстинктами, раньше, чем у Лоры проснувшимися и железной клешней стиснутыми в кулак.

— Ты меня не любишь! — обижалась Лора. — Я для тебя как малокровная сестричка!

— «Любишь» нам не подходит, — отвечал Боря, усвоивший из советской книги, что до восемнадцати лет половая жизнь девушкам противопоказана. — Любят все другие. А у нас… у нас только наше. Уй, довела! Отвернись, я холодной водой обольюсь.

Они конечно же в ванной находились. Боря подходил к раковине, расстегивал брюки, подставлял бунтующую плоть под холодную воду.

Ни раньше, ни потом он не слышал, чтобы молодой парень — не опытный мужчина или мудрый старец — мог проявлять такую выдержку и силу воли. Впрочем, у них с Лорой не могло быть так, как у других.

Она нахально заглядывала ему через плечо:

— Как интересно! А тебе не мешает с ним ходить? А что под ним? Кошмар! Столько груза между ног! Бедный! Это ужасно неудобно, наверное!

— Лора! Заткнись! Отлипни!

— Хи-хи! Смотри! Холодная вода не помогает. Ты видишь? Видишь? — изумлялась Лора. — Ой, что с ним делается! Шевелится! Натурально растет! Как живой!

До восемнадцати ее лет не утерпел. Теория и воля рухнули. Не в одночасье, а постепенно. Думал: просто ее грудь посмотреть, потрогать, губами прикоснуться. Просто целовать. Целовать всю. Ей нравилось. Говорила, что всегда хотела ему что-то подарить, что-то очень ценное, сделать счастливым. Теперь чувствует, что дарит. А дарить, оказывается, приятнее, чем получать.

Лора! Скромница и тихоня! В другой жизни обязательно ставшая бы монахиней или строгой затворницей! Она пьянела от своего «дарения», кружила ему голову, превращала — не в животное, а в сверхчеловека.

У других именовалось «секс, занятие любовью». У них… нет такого слова! Две половины одного целого, всю жизнь шли друг к другу. Соединившись окончательно, не с первой попытки, из которых ни одна не была поражением, а только шагом на вершину, они потеряли дыхание и подумали об одном и том же: «Зачем дальше жить? Это — вершина!»

Новый день приносил новое открытие. И мощь прилива не уступала тихой прелести отлива. Они могли долго-долго исследовать и рассматривать знакомое и неизведанное любимое тело. Борису хотелось рассмотреть каждую лунку бледного волоска в ее подмышке. Он задирал Лорину руку, водил по волоскам пальцем. Ему казалось, что видит сказочный мир. Лора ползала по нему, на несколько минут уставшему, перебирала пальчиками по миллиметру его тело. Обнаружив малюхонькую родинку на Бориной щиколотке, радовалась, точно открыла Америку.

Борис после восьмого класса ушел в строительное ПТУ, которое в свое время окончила мать. В школе перекрестились, избавившись от хулигана. Лора хотела закончить десять классов, потом двухгодичное ПТУ и стать воспитателем в детском саду. Она очень любила маленьких.

Полгода у них было два часа каждый день. Два часа для счастья. Борька удирал с практики, Лора — с последних уроков. Два часа до прихода родителей с работы. Боря следил железно: убрать постель и смыться, пока предки не заявились. Он не мог допустить, чтобы их застукали, как тогда в ванной. И опять — волю в кулак! Задушил бы тех, кто мешает им остаться лежать нагишом, исследовать друг друга, но… Четверых родителей-пьяниц не передушишь. Поэтому: встаем — быстро! — одеваемся, посмотрели вокруг, все нормально. Сматываемся. В Измайлово или в Сокольники?

Крепкая оборона, возведенная Борей вокруг Лоры, дала трещину. И виноват был он сам. Положил все силы на то, чтобы защитить Лору от посторонних людей, а про себя забыл. Вылетела из головы такая простая истина: от их восхитительных слияний могут быть дети. Хоть и не дурак, а забыл!

И даже когда Лора ему испуганно сказала, что, кажется, немного беременная, он не отнесся с нужным вниманием. Бред! Зачем им это? Все его внутренние силы уходили на то, чтобы обуздать собственный темперамент и оберегать Лору от врагов, которыми были все люди без исключений.

— Мне, наверное, к врачу надо сходить? — спрашивала Лора неуверенно. — Ой, Боря! Я боюсь! Я ужасно боюсь! Нас, всех девчонок, водили в начале десятого класса к гинекологу. Там такое кресло! Вот так нужно ноги задирать, а в тебя лезут. Ой, как я боюсь!

— Ну и не ходи, — позволил Боря. — Еще не хватало, чтобы в тебя лазили! Как-нибудь само пройдет.

И они выкинули из головы досадное подозрение. Зажили как и прежде: тайно и счастливо.

Беременность обнаружила тетя Люба. Мерили платье, купленное на выпускной вечер, Лора стояла у зеркала в лифчике и трусиках, боком к матери. И та увидела выпирающий животик, похожий на половинку длинной самаркандской дыни, спрятанной под кожей.

— Да ты брюхатая! — ахнула тетя Люба. — Отец! Отец! — истошно завопила она. — Скорей сюда!

Дядя Вася на кухне пил вино с родителями Бориса, который мирно ужинал на краешке стола.

Прибежав на зов, получив информацию, врезав по лицу дочери, дядя Вася бросился к Борису.

— Ах ты! Сучок! — схватил его за грудки и подхватил со стула. — Девку забрюхатил, подонок!

Отец Бориса, вначале ринувшийся на подмогу сыну, услышав, в чем дело, присоединился к избиению. Мать Бориса пьяно причитала и призывала «показать мерзавцу, где раки зимуют». Они орали и ругались в три пьяные глотки.

Борис, вначале не понявший, почему они взбесились, растерялся. Отец воспользовался: держал его, вывернув руки за спину, чтобы дяде Васе сподручнее было наносить удары. Мать схватила разделочную доску и норовила огреть сына по голове. Боря решил, что они все вместе сошли с ума, допились до белой горячки. Он не прислушивался к их выкрикам, давно отвык обращать внимание на их алкогольный бред. Он стал вырываться и тут услышал, как в голос плачет Лора:

— Мамочка! Пожалуйста! Не бей меня!

Борис мгновенно озверел. Размахнулся ногой и врезал дяде Васе в пах. Задохнувшись от боли, тот свалился на пол. Борис вывернул шею под каким-то невероятным углом и вцепился зубами в голое отцовское плечо, ниже полоски майки. Отец заорал благим матом и отпустил руки. У матери Борис выхватил доску, швырнул в сторону, со стола полетели бутылки и стаканы.

— Уйди! — прорычал Борис. Она отскочила в угол.

Борис ворвался в комнату соседей. Тетя Люба хлестала раздетую Лору белым выпускным платьем:

— Шлюха! Проститутка! Девка подзаборная!

— Мамочка! Не надо! — рыдала Лора.

Краем глаза Боря отметил странное: Лора закрывает руками, точно оберегая самое ценное, живот. Руками обхватила себя за талию, а лицо подставляет.

Он подскочил к тете Любе и пятерней захватил ее волосы на макушке. Чуть не сорвал скальпель, отбрасывая женщину в сторону. Она полетела под стол, сметая все на своем пути, и затихла там, скуля, как паршивая собака, смелая на беззащитных, а против пинка — трусиха.

— Я с тобой, я с тобой! — быстро говорил Боря, обнимая дрожащую Лору. — Тихо, тихо, тихо! Не плачь! Где твоя одежда?

То, что ее били голую, Борю разозлило до умопомрачения. Ему хотелось втоптать обидчиков в землю — ногами, пока не превратятся в кашу. Он то уговаривал Лору успокоиться, то выл от невозможности немедленно выплеснуть ярость. Быстро натягивал на Лору юбку, суетился, разыскивая кофточку.

— Они знают, — твердила Лора, — мама увидела, что я беременная. Они все знают! Боря! Почему у тебя рот в крови? Они тебя ранили?

— Нет! Да! — путался он. — Где кофта? Это не моя кровь, отца схватил зубами.

Ему точно вогнали спицу в мозг — и все стало ясно. Лора беременна. Носит ребенка, чтоб он сдох! Что делать?

Тетя Люба вылезла из-под стола, когда в комнату протиснулись остальные побитые жильцы, присоединилась к ним.

Они стояли как две вражеские группы: четверо пьяных родителей и дети напротив. Боря закрывал спиной Лору. Она была выше ростом, в зеркале трюмо он видел ее испуганные глаза, растрепанные волосы и собственное неузнаваемое лицо — перекошенное от ярости, с кровавыми губами.