стоит искать его труп, возможно, обезглавленный?» Вчера пришел ответ на эти вопросы: Телешевский провел теракт, результат которого тебе известен.

– Я слушаю тебя, – покивал Терон, откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди. – Как прошла операция?

– Это другой вопрос, – Шавхелишвили тут же сменил тон и положение за столом: закинул ногу за ногу. – Операция прошла гладко. Даже ты не смог бы придраться. Господи, – чуть ли не простонал полковник, – почему мне все время кажется, что я разговариваю с русским? Даже выполняю его задание! Могу устроить ускоренные курсы по овладению...

Гвидо Терон отгородился от собеседника рукой.

– Чтобы лучше понимать противника, нужно изучить его язык. Кажется, есть такое высказывание. Хотя я не уверен.

В этом был не уверен и Шавхелишвили. Он слышал и запомнил другое высказывание: «Чем быстрее вы реагируете на действия противника, тем больше у него шансов понять, что его изучают». В отдельных случаях противника нужно перетерпеть.

Шавхелишвили был приверженцем японских боевых искусств. О понятии Кендо он мог говорить часами. А вернее – размышлять на эту тему, и это молчаливое действие походило на длительную медитацию. Его мысли соприкасались с историей, витали над эпохой самураев, первое упоминание о которых нашлось в системе Кондей – «Надежной молодежи», в 792 году. С ума можно сойти. Эти отважные люди, носившие доспехи, воевали в строю, были вооружены луком и мечом. И еще одно «сумасшествие»: еще в 782 году император Камму начал строительство Киото, где и появился первый тренировочный зал; он существует и по сей день и называется «Зал воинских доблестей».

Прошли десятилетия, и провинциальные армии были распущены. Самураи, оставшиеся без работы, бесцельно бродили по стране. Они стали бродягами, ронинами, «людьми, плывущими по волнам». Постепенно ронины образовали замкнутое сословие, свято хранившее традиции военного искусства, и время это стало расцветом Кендо – «Путь меча», символ благородства. Потомки ронинов получили образование на Западе, где в ходу была поговорка «перо сильнее меча», японские сегуны превратили ее в мудрость: «Перо и меч в гармонии».

В самолете Гвидо Терон не только рисовал комиксы. Он еще раз пробежался по досье Шавхелишвили, хотя мог пересказать его, не упуская ни одной мелочи. Но в досье мелочей, как это широко известно, не существует. Каждая мелочь в личном деле – это черта, порой главная, играющая в том или ином эпизоде решающую роль; также она может быть использована в будущем, например, как средство давления, как точка для стимула и так далее. Рост Шавхелишвили – сто девяносто пять сантиметров. Под стать его «кумиру из прошлого» – ронину Мусаси, который, словами самого Гвидо Терона, «рылом не вышел и вдобавок перерос». Терон в этом месте сделал отступление, припомнив «детали» 1612 года, когда Мусаси организовали поединок с самураем, разработавшим уникальную технику фехтования, известную как «пируэт бабочки». Поединок назначали на восемь утра, а местом его проведения должен был стать остров. Накануне Мусаси откровенно наклюкался, а наутро не смог встать с постели. Пронесся слух, что в страхе перед филигранной техникой противника ронин сбежал. Но когда его добудились, он выпил воды и сел в лодку. Пока гребец направлял ее острову, Мусаси выстрогал меч из запасного весла. Когда лодка причалила к берегу, ронин выскочил из лодки и бросился на противника с веслом. Тот сделал выпад клинком работы Нагамицу, а Мусаси размозжил ему голову веслом собственной работы. Поклонившись секундантам, он уплыл с острова.

Он был одержим в совершенствовании своего мастерства: «мокрый от дождей, продуваемый ветром, не причесываясь, не глядя на женщин, не занимаясь ничем, кроме оттачивания мастерства, он никогда не принимал ванны, чтобы не быть застигнутым врасплох без оружия; приобрел дикий и жутковатый вид».

Эта сопутствующая информация, которой не нашлось места в досье Шавхелишвили, была достойна занять в нем место хотя бы в виде сноски. Пусть Шавхелишвили не был «мокрым от дождей, продуваемым ветром и непричесанным», но на женщин он не глядел точно, ни во время оттачивания своего мастерства, ни в перерывах. Полковник Шавхелишвили был гомосексуалистом. Насколько знал Гвидо Терон, а точнее Центральное разведывательное управление, за последние восемь лет у Шавхелишвили была всего одна связь с женщиной. И длилась она порядка четырех месяцев. Он дарил ей цветы, но никогда – дорогие подарки. Но всегда на его лице была заметна тоска по чему-то или кому-то. Это выражение исчезло, когда исчезла и женщина из его жизни, и на горизонте замаячил очередной молодой любовник.

Мужественный, даже воинствующий гомосексуалист – явление отнюдь не редкое. Не все геи женственны и трусливы, как не все гетеросексуалы мужественны и смелы. В общем и целом, пришел к выводу Гвидо Терон, Шавхелишвили был рожден «стойким педиком».

Однажды Терон решил представить, каков «грузинский Шерхан» в постели, на что ему потребовалось напрячь все свое богатое воображение гетеросексуала, и в голове его помутилось. Он реально почувствовал, как его протыкают насквозь.

Так или иначе, агент американской разведки был вынужден вникать в то, что сам назвал «хобби Шерхана». Он выучил некоторые термины из Кендо, и некоторые понятия его рассмешили, поскольку он непроизвольно навешал на них гей-ярлыки. Например, термины «отшить», «шлепающее парирование», «прямая связь», «придержать подушку», «знать время», «освобождение четырех рук», «двинуть тенью», «привести в смущение», «три крика» (по Мусаси различаются как до, во время и после), «проникнуть в глубины», «командир знает солдат». Последний термин японского фехтования вообще был бесстыжим.

Начальство может быть слепым, глухим, каким угодно, но наушники, агенты, офицеры службы внутренней безопасности, даже обыкновенные соседи, все, вместе взятые, не могут быть без глаз. Шавхелишвили немного опоздал, хотя был уверен, что играет на опережение. Он предстал перед начальником управления без тени смущения и румянца на щеках и прямо сказал: «Я гомосексуалист. Вас это устраивает?» Начальник управления ответил откровенностью на откровенность: «Это устраивало моего адъютанта. Его пришлось убрать от греха подальше». Да, адъютант был красив. Джемал понял это, еще не видя его, когда впервые услышал его голос за дверью кабинета. Понял по тому, как часто заколотилось его сердце... Больше на эту тему разговоров в управлении не было. Получилось так, словно начальник отпустил подчиненному все его грехи.

Чувственные губы... У Шавхелишвили были чересчур чувственные губы. Они выдавали в нем нетрадиционную ориентацию больше, чем оценивающее выражение его удивительно синих глаз. В них не было похоти. Этот человек любил, как и все остальные люди, но в любви его было лишь одно отличие... Переживания, чувства, включая самое острое – ревность, были искренними, равно как и слезы, которые он проливал в пору молодости.

Еще в досье имело место одно из любимых выражений Шавхелишвили. Надо ли говорить, что автором его был «диковатый, жуткого вида, избегающий женщин ронин Мусаси. «Каждый изучает то, к чему имеет естественную склонность». Если отталкиваться от этой цитаты, то именно она стала основанием той самой «естественной склонности» Шавхелишвили. Поскольку изучение подразумевает и склонность. Но это было личное мнение Гвидо Терона. Он знал правду, а в каких мучениях она появилась на свет, его по большому счету не интересовало. За одним исключением: все же ему хотелось узнать, кто был тем человеком, который совратил и стал первым любовником Шавхелишвили. И всегда он одинаково гасил свое любопытство: «Пусть это будет четырехсотлетний самурай».

...Шавхелишвили одарил Йошиоки долгим, полным сомнения взглядом. Ничто не выдавало в этом толстяке фехтовальщика, последователя Пути меча. Даже его раскосые глаза, которые смотрели на мир словно по отдельности. В нем отсутствовали какие-то первичные, что ли, признаки фехтовальщика. Он стоял, чуть опустив голову, собрав на лбу морщины. Это признаки мыслителя, но не воина; и еще он часто моргал. Быть может, он был наслышан, много читал про Кендо, и в отдельных случаях, беря на вооружение свои японские глаза, мог сойти за фехтовальщика. Во всяком случае, он мог поддержать разговор даже в кругу посвященных в это древнее искусство. Но никто из этого круга не примет и не признает в нем ронина. Никто. По тем же «первичным» признакам, которые выдавали в нем скорее слабоволие.

– Ты слышал про Мусаси?