– Это зависит от тебя, – повторил Хаким, вздернув бровь. – Хороший, честный ответ. Извини меня на минуту.

Он встал и вышел на палубу. Как раз в то время, когда прямо по курсу показались огни «Святой Екатерины».

А Джеб снова сравнил двух людей – Абрамова и Хакима. Какие же они разные, недоумевал он. Один, заряженный благородными целями, борется с терроризмом и не имеет понятия о благородстве. Другой был его полной противоположностью… и врагом. Выполняя приказ одного, Джеб тем самым выполнит волю другого. Эти мысли – совсем не лишние – были рождены под впечатлением знакомства с Камилем. Он походил на карьерного дипломата. Абрамов же прикрывался этим статусом. Вот если бы эти люди поменялись местами… насколько легче было бы работать. Джеб с трудом отогнал эти мысли и сделал обратную рокировку, в глубине души все же противясь этому вынужденному ходу.

На борту яхты, куда Блинков ступил во второй раз, он рассчитывал на что угодно, вплоть до вечеринки в свою честь. Оказавшись в каюте хозяина «Екатерины», он с недоумением уставился на готовый к работе полиграф. Он с трудом оторвал взгляд от детектора лжи и перевел его на коренастого человека.

– Если ты не устал, Джеб, – коротко прокомментировал Камиль. Он вышел, оставляя Джеба наедине со своей ложью и правдой.

Присутствие в доме постороннего человека, пусть даже на правах гостя, не давало Камилю сосредоточиться на простых мыслях. Он чувствовал взгляд Джеба, оттого явилась пульсирующая боль в затылке. Хаким сослался на дела и, оставив Блинкова на попечение охраны, отправился в порт. Там его поджидала яхта, при виде которой Камиль всегда светлел. Шкипер отдал команду, и «Екатерина» вышла в море, держа курс на просыпающееся солнце.

Настала пора откровенного разговора с командиром диверсионной группы. Придется открыться самому и приоткрыть завесу, скрывающую замыслы Камиля. Он не хотел ошибиться. Его предложение должно быть предельно выверено; сам он уже давно не сомневался в своей решимости. Главное, чтобы Джеб принял его точку зрения, посмотрел на проблему через призму мнений и даже мировоззрения самого Хакима.

Ему был нужен единомышленник. Хотя еще пару дней назад он бы удовольствовался нейтральной командой экспертов, которые выполнили бы работу за вознаграждение. Он понимал, что ситуация диктует условия, и шел у нее на поводу. Теряя ли время? Да. Но тем самым он облагораживал свою решимость.

Он искал ответы на свои вопросы и находил их в своем одиночестве. Пятнадцать лет он никого не подпускал к себе так близко. Нашел ли он в лице Джеба родственную душу? Надеялся на это. Надежда выстилала перед ним ковер, состоящий из одних слов. Жесткий ковер, колючий, ступать по нему больно.

«Я ненавижу людей, которые окружают меня. От них разит мертвечиной, но они не чувствуют собственного смрада. Они погрязли в грехах. Не за семь, а за семьдесят семь смертных грехов они будут отвечать перед Всевышним. Им уготован ад. Но не мне. Дважды в одну реку не входят. Я пятнадцать лет варюсь в преисподней. Мой путь, когда бы он ни закончился, не принесет мне славы. Я никогда не стремился к ней. Я следовал заповедям отца… Мне нравилась такая жизнь. Я жил в мире и согласии с людьми, с морем, которое кормило меня. Тому, кто завидовал моему богатству, я говорил: „Ну и дурак“. Таким людям не хватало ума бросить сеть в море, просто сделать другим людям добро. Ждущему у моря погоды уготована буря… Я нанесу решающий удар, чего бы мне это ни стоило. Кто-то может сказать: погибнут невинные…»

А дальше…

Как продолжить, нарушив обет молчания? Он может назвать имя – Лиза, но не сможет вскрыть перед посторонним человеком свои вены и дать посмотреть на состав своей крови. Только отчаяние, только бездна под ногами заставит Камиля продолжить:

«А разве Лиза была в чем-то виновата? Кто осмелится ответить на этот вопрос? Я отрублю себе руку, если услышу внятное объяснение. Ее убили намеренно. Военные плевали на горстку людей, чудом избежавших смерти в море. Меня до сих пор преследует безмолвный остов эсминца: мертвый, он пытается спасти нас. И от этого видения мне не уйти…»

Он мог ничего не объяснять Джебу, а жестко констатировать:

«Ты используешь тактику морского разбоя, значит, ты преступник и должен принять это. Я использую тактику террора, значит, я террорист. Я принял это давно».

И услышать ответ:

«Камиль, недавно в России погибли сотни детей…»

«А женщина, которую я любил, так и не испытала счастья стать матерью. Этот спор вечен, так что давай закончим его».

Камиль неподвижно сидел на диване в своей каюте, а его душа металась в четырех углах, не находя выхода.

Как быть? Как поступить?

Он не мог предполагать, что ответ рядом – всего в кабельтове от «Святой Екатерины». Он был на разъездном катере, который полчаса назад отошел от Шарм-эль- Шейха.

Прошло несколько минут. В каюту вошел Шахин.

– Камиль, Лахман просит принять его. У него срочные новости из Шарм-эль-Шейха.

– Пусть войдет.

…Первые слова прибывшего араба вогнали Камиля в кратковременный ступор. Не сплю ли я, думал он, так спешно покидая каюту, что напугал своего телохранителя. Камилю не хватало воздуха. Но он снова рвался туда, где едва не задохнулся. Он вернулся в каюту и возобновил прерванный разговор с Лахманом.