контрразведчик работать не станет. Он оставил основу, антураж же сменил. Зачастую за ним не видно именно базы. Если проще, то Паршин походил на иллюзиониста. И дело не в его широких рукавах, а в повторении старого фокуса, который он выдавал за новый.
В просторном помещении негромко звучала музыка. Широко известный в России Макс Раабе перепевал Queen в духе немецкого кабаре тридцатых.
Михаил Артемов прослушал несколько тактов и даже одобрительно покивал: «Приятная музыка».
– Сколько тебе заплатили? – спросил он в лоб.
Прежде чем ответить, Беглов сунул в рот сигарету и щелкнул зажигалкой.
– Восемьсот баксов, – сказал он, пыхнув дымом.
– Почему не тысячу?
– Может, кто-то зажал пару сотен, откуда я знаю? Спросите у них.
– А кроме денег, что тебе обещали?
Жоржу обещали работу, о которой он не мечтал, может быть, но которая давала ему возможность забыть плотный график центра спецподготовки. От рядового морпеха до старшего лейтенанта, от старшего инструктора военно-морской базы до… возможно, кладовщика дивизиона кораблей на воздушной подушке. Конечно, это не конец пути, равнодушно размышлял Бенгальский, но что-то похожее на карьерную дряхлость. А в деле с комплектованием экипажа Климова и ведения его по курсу спецподготовки походило на тактический прием: атака – отход; угроза – отход. Согласно этой тактике дальше следовало что-то похожее – например, мощный промах.
Он не мог забыть колючего взгляда старшего сержанта Климова, его приказного голоса:
– Я не знаю, как и с кем ты будешь договариваться, но Бережной мне подходит. Так или иначе, но он оттягивает на себя внимание, обращенное на весь мой экипаж. Со стороны кажется, что все мы на одно лицо. Не вздумай отчислить его. И помни, что сегодня он сделал для меня. Ты понял?
Понял…
Знать бы, какую цель преследуют люди, заплатившие за эту непыльную, в общем-то, работенку неплохие деньги. Два варианта – и оба крайних: либо ничего существенного, либо что-то серьезное.
Так или иначе Бенгальский знал лишь шестерок, но все они были козырными – не черной масти, а ярко-красной. 92-й год, начало срочной службы, на плечах черные погоны, на рукаве – грозный шеврон. Но все это – «маскарад», который кончался или начинался, не разберешь, на гарнизонной гауптвахте. И вообще в гарнизоне, которым заправляли краснопогонники – дешевая элита, сплошь ингуши и чеченцы. «Губа» в гарнизоне – натуральный плен, камеры – настоящие зинданы: «Не разговаривать, клопов не давить». Утро начиналось не с завтрака и даже не с зарядки, а со строевой подготовки:
– Подъем ноги – пятьдесят сантиметров. Шагом… марш!
Два часа по периметру, сто двадцать минут по въевшимся, как на трассе, черным следам сапог.
Когда Беглов гонял в центре курсантов, его неодолимо тянуло выплеснуть из души обиды прошлого: «Вам ломали стулья о голову? Просто так? А нохчи в начищенных сапогах вам не били по яйцам?»
Вот Клим, хоть и русский, стопроцентно походил на тех «черножопых» краснопогонников.
– Зачем мне отвечать, если вы и так все знаете, – сказал Беглов полковнику.
– Когда ты в последний раз общался со своими работодателями?
– Сегодня. Обещали работу в Каспийске. На складе.
Полковник покачал головой. Впрочем, к совести Бенгальского взывать не стал. Но что-то вроде этого высказал:
– Старший лейтенант-спецназовец… работающий кладовщиком. Дай-ка огоньку. – Артемов прикурил от зажигалки Беглова и неожиданно подумал, что на ней нужно выгравировать: «Бенгальский огонь». – Я скажу, что случится с тобой в скором времени, – продолжил он. – Когда тебя трудоустроят, вручат аванс и попросят принести упаковку пластита. Отвечать «нету» – глупо. Эти люди знают, что есть на складах артвооружения, а чего нет. И ты скажешь себе: это не новая работа, а продолжение старой, и у меня нет мотива отказываться от нее. Тебя уберут на месте передачи товара. Опергруппа, которая прибудет на место происшествия, поставит перед собой робкую задачу выяснить, кому предназначалась взрывчатка. Скорее – преступным группировкам, которых в этом регионе пруд пруди. Следователь скажет: «Хорошо, что его грохнули так скоро. Сегодня он решил полкило пластита толкнуть, а завтра?..» А какой-нибудь оперативник согласится с коллегой, чуть перефразировав его: «Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст». Вот и все, Женя.
– Да-а… Складно вы придумали.
– Я для жены придумываю – когда пошаливаю на стороне. А тебе я описал кавер-версию популярного нынче хита с не самым веселым концом: на земляной холмик, под которым ты будешь покоиться, со временем не мраморная крошка упадет, а осыплется цемент самой грубой марки. Вот здесь ты должен был сказать: «Да-а… Складно вы придумали».
– Как вы меня вычислили?
– Проще простого. Вести группу Климова по курсу мог только старший инструктор. На самом деле я заурядный оперативник, просто торчу на аналогах. В общем так, Женя, теперь без моей команды из своей «исповедальни» не выглядывай. Занавесь окошки, словно тебя нет. Музыку смени и громкость убавь. Советую беспрерывно гонять рок-н-ролльную версию «Лузера» Бека. – Полковник подмигнул: – На тебя у нас ничего нет, тебе не о чем беспокоиться.
– Я знаю, – ответил Беглов.
От старшего лейтенанта Беглова полковник, чувствуя тяжесть в ногах, отправился к военному прокурору. Тот, слава богу, был немногословен. Свой доклад он умудрился сжать до нескольких фраз. У Колчиных был сделан обыск, результат которого – найденная в платяном шкафу «частично использованная» упаковка для спецсредств.
– Ловкие ребята, – «от себя» добавил прокурор, – я даже не заметил, как они ее подложили.
– Могли бы и не ловчить. Подложили бы баллончик у тебя на глазах. Что изменилось бы? В ноябре прошлого года из Генпрокуратуры пропали тридцать шесть томов одного уголовного дела. Пришли мальчики в черных очках, погрузили папки в машину и даже на чай прокурору не дали. Протокол составили?
– Ага. Нас же поддавливают.
– Где упаковка?
– У меня. Ждет, когда ее вскроют эксперты.
– Старая вещь? – Артемов предугадывал ответ.
– Да. Датирована февралем 1997 года.
«Стало быть, – пришел к выводу полковник, – Дудников продал минимум две упаковки „жасмина“. Вот уж действительно где-то могло по-настоящему грохнуть».
– Что будем делать, Миша?
– Терпеть, – сжато ответил Артемов. – Собирать дерьмо и терпеть.
– Толерантность… – с интонациями чукчи произнес прокурор. – Как бы она того… не лопнула.
– Приготовься к завтрашнему дню. Завтра все и начнется. Именно ты будешь отдавать приказ на арест Колчина. А до этого в присутствии Паршина огласишь результаты обыска.
– А что потом? Мне до пенсии год остался. Наши шефы, может, что-то и выжмут, а нас порвут в клочья.
– Не порвут. Во всяком случае, тебя. Следи за ходом моих мыслей. Главное, Паршин нашел виновника – Колчина или Заколчина, не важно. Для этого ему требовалось помутить на базе воду, что он с успехом и проделал. Дело закроется, не начинаясь. Оно как было внутренним, внутриведомственным, так и останется. Что касается тебя… В первую очередь военная прокуратура заинтересована в том, чтобы сокрыть очередной синяк под глазом Российской армии, согласен? Правда всегда ходит рука об руку с выгодой, – нравоучительно произнес Артемов. – Куда торкнется выгода, туда прет за ней и правда: «Здравствуйте, девочки, а вот и мы!» И вообще думай о хорошем. О том, что завтра ты сможешь сказать себе: наконец-то я свободен.
ГЛАВА 16
В СТРАНЕ ДРЕМУЧИХ ТРАВ
Утреннее солнце давало подсветку на глаза, и Василий Серегин сменил позицию. Он занял
