Этакий девиз для спецслужб.
– …И сокрыть факты ЧП 97-го года даже от военной прокуратуры. Прокуратуре даны рекомендации работать крайне осторожно, чтобы не возбудить ажиотажа вокруг гибели курсантов. Одна из ее задач – представить смерть курсантов как несчастный случай, что бы ни случилось на самом деле – будь то халатность, неосторожность, злой умысел и так далее.
Тульчинский согласно покивал. Для ГРУ работать с военной прокуратурой в тесном контакте не означало полной открытости. Есть дела, которые подлежат рассекречиванию через пятьдесят лет, а есть такие, которые вовсе не подлежат обнародованию. К таким делам относилось и дело 97-го года, поскольку его не расследовали, а большая часть материалов была уничтожена. И, конечно, не было возможности спросить у прежнего руководства об обстоятельствах той трагедии.
– Потому вы едете в центр на полулегальной основе. И чтобы история не повторилась, – продолжал Артемов. – Чтобы случайности, а я в них не верю, окончательно не превратились в закономерность.
– У меня вопрос.
– Пожалуйста. – Полковник откинулся на спинку кресла и одним из своих стильных движений поправил галстук.
– У вас есть версия, отчего погибли курсанты? Более детально можете обрисовать картину ЧП? Что ему предшествовало?
– На этот вопрос я могу ответить. Не знаю, поможет вам это или нет. В тот день или за день, точнее не скажу, вышло из строя оборудование для получения газовых смесей для дыхательных аппаратов. Оно долго пролежало на складе, почти шесть лет им никто не пользовался. Поинтересуйтесь на месте – что, как и почему.
Артемов посмотрел на часы.
– Сходите в столовую. После обеда мы с вами продолжим.
Когда Влад дошел до арки, ведущей в приемную, и поравнялся с портретом первого начальника ГРУ (тогда Регистрационное управление Полевого Штаба РВСР) и дипломата Семена Ивановича Аралова, полковник Артемов привлек его внимание:
– В мелочах я забыл о главном. В крови всех семерых спецназовцев, погибших накануне, медики ничего не обнаружили – никаких следов отравляющих, к примеру, веществ. Ничего, даже следа адреналина. Понимаете? Бойцы тонули, умирали, понимали это, а страха, выходит, не испытывали.
Не ответив, Владимир Тульчинский вышел из кабинета.
Через час они продолжили беседу. Артемов сообщил агенту о том, что судебные медики, прибывшие в военно-морской госпиталь из Москвы, сделали вывод об отсутствии адреналина в крови погибших и, как выяснилось, полагали, что перед практическим занятием группой курсантов был употреблен наркотик, что нередко случается в воинских частях. Так, «трое военнослужащих Отдельной дивизии особого назначения внутренних войск МВД России, расположенной в подмосковной Балашихе, были задержаны на территории соединения за сбыт наркотиков. Военнослужащие продавали марихуану и гашиш в крупных размерах. Они были задержаны в результате специальной операции, проведенной сотрудниками военной контрразведки и оперативниками управления по борьбе с организованной преступностью ГУВД Московской области. Военная прокуратура возбудила против задержанных уголовное дело, следствие устанавливает их преступные связи с наркодельцами».[8]
В конце беседы агент уяснил для себя следующее: вторая составляющая его задачи – не допустить утечки информации о прецеденте 97-го года, получив широкие полномочия. Несмотря на то, что все возможные фигуранты были предупреждены еще до приезда в центр спецподготовки прокурорских работников.
Тульчинский спросил:
– Каким образом их предупредили? Через кого?
– Для вас это важно?
– Да.
– Директивно, – ответил Артемов. – Это зачастую бывает эффективней, чем получать приказ от конкретного лица «вживую».
«Да, – согласился с ним Влад, – бумаги вызывают порой куда больший страх, нежели „конкретное лицо“, они подстегивают, принуждают,
– Можете ознакомиться с копией, – чуть поколебавшись, предложил Михаил Васильевич. Он набрал код на замке сейфа и вынул еще один документ.
И снова взгляд Влада скользит по строчкам…
