- Фу-у! — Квас перевел дух. — Все! Ну как?
— Пафосно. Нормально, пойдет. Только, блин, она же у тебя слишком здоровая. Сократи чего- нибудь.
— Сразу видно, в больнице тебе заняться нечем…
— Ты, Квас, там хоть за сестричками-то бегаешь?
— Конечно, бегаю. Морально. Слушай, у меня за последние пять лет это единственный период, когда я могу просто валяться на кровати и ни хера не делать. Я этим так наслаждаюсь! А вот из типографии меня вышибли!
— А чего так?
— Ну видишь, я же больше месяца на работу не хожу.
— Так ты же на больничном! — возмутился Слон. Квас фыркнул.
— Ты меня сейчас внимательно слушал? Типография частная, понимаешь? Хозяин захотел, и я вылетел! Мать приходила, сказала. А в больнице я, не в больнице, его это волнует, как ты полагаешь?
— Полагаю, что нет!
— Правильно. Я тоже так полагаю. Оклемаюсь, опять работу искать, еж твою мать! А ты где работаешь?
— На заводе.
— А к вам там нельзя примазаться?
— Узнаю. Ух, хорошо! — Слон откинулся на локти. — Классные кусты! Я бы такие еще не сделал!
Квас перестал тянуть пиво и воззрился на Слона.
— В смысле?
— А ты не знаешь, Квас? А, ну да, откуда? Он же у нас моделист чертов! Модельки клеит и красит!
— Чего за модели?
— Ну эти танки всякие там…
— Да я видел в «Зените» — продаются там какие-то… Самого иногда тянуло чего-нибудь сделать… Из больницы выйду — надо будет чего-нибудь замутить…
Слон оживился. Ему нечасто выпадала возможность погрузить соратников насчет моделей: да как их клеить, да как их красить, да какие фляжки были у немцев — чаще всего ему затыкали рот раньше, чем он успевал, как следует, развернуться. Сейчас он увидел свежего человека, но Роммель и компания не дремали. Они насели на Слона, пообещав ему, что как только Квас выйдет из больницы, так сразу пополнит ряды моделистов, а сейчас, мол, не надо.
Квас увидел, что пиво допито. Медленно, они и не заметили, как солнце закрыли облака.
— Чего, все, допили…
— Тебе по шарам-то дало?
— Так, по децилу.
— Тебе не вломят за это в больнице-то?
— Да нет… Ладно, пошел я обратно…
— Пойдем.
Друзья встали и стали отряхиваться от травы.
— Бутылки возьмите, поставим у лавки — кто-нибудь возьмет…
— Пакеты-то донесешь сам?
— А куда я денусь? Короче, как приду домой, я тебе, Роммель, сразу позвоню, уже поконкретней поговорим, чего будем дальше делать… Ладно, спасибо, что пришли, пошел я…
— Ладно, Квас, давай выздоравливай, и мы еще оттянемся на чурбанах! Слава России!
— Зиг Хайль! — ответил Квас и с двумя пакетами в руках побрел обратно. Ветерок усиливался, поднимал пыль. Наверняка скоро ливанет — небо быстро мутнело, уже порыкивали далекие раскаты грома.
Квас вернулся в палату и разобрался с гостинцами. Читать не хотелось, баловаться шахматишками тоже. Обедать он не пошел — «подметал» приношения любимой девушки и боевых соратников. Только- только Квас вышел после обеда покурить на балкон, где так здорово курил утром — вот тут и ливануло. Неизвестно к чему, он вспомнил, как однажды вот в такую же точно погоду они разом накинулись на толпу рэперов у какого-то ДК в Капотне, жавшихся от дождя под козырьком подъезда. Лидер орет: «Прыгаем!!!», и толпа рвется волной вперед, и пошла, и все быстрей, быстрей, разбрызгивая лужи. И Квасов всяких там уже нет, это скользит в атаку броненосец, отсвечивающий мокрой тканью бомберов и камуфляжей, оглушающий врага топотом одинаково обутых ног. И их уже не остановить. Кто их может остановить? Во имя какой идеи, кто осмелится встать на пути их, упоенных чувством единства и экстазом самоотречения? Уж конечно, не модная молодежь! Все разом срываются и вперед! И тогда — страшно… После обеда он завалился спать.
ГЛАВА 2
Квас вернулся домой в среду утром с тремя пакетами: куртка, в которой он был в тот вечер, когда играл в Штирлица, спортивный костюм и вещи его больничного обихода — кроссовки в газете, шлепанцы, два полотенца, щетка с пастой, мыльница, колода карт, кипятильник, бритва, лосьон для бритья, тетрадь (по мелочи маракал для своей повести и рисовал) и две книжки. В третьем пакете, с картами, тетрадью и книжками, лежали два леща и полуторалитровая «титька» пива — Квас решил слегка отметить свое возвращение в родную берлогу.
Родная берлога встретила его тишиной — родители, понятное дело, были на работе. Легкой рысцой влетела в прихожую Лиска — она всегда встречала пришедших.
— Здорово, кошка! — бодро бросил ей хозяин, вскидывая на руки. Он чаще назвал ее именно так, а не по имени — так почему-то больше нравилось. — Давненько не виделись!
Лиска тыкалась мордой Квасу в лицо, посвистывая носом и легонько щекоча усами.
— Что, улицей пахнет? — Квас погладил ее, а потом нежно опустил на пол. — Ну ладно, беги!
Квас прошел к себе, по пути зайдя в туалет и проверив кошкин песочек — привычка. Песочек был в порядке. В комнате было прибрано — сразу ясно, что убиралась мать. Так там было тепло и уютно. Квас представлял, как неторопливо, любовно она прибирается в комнате сына, волнуясь о нем, жалея. И как непохоже прибирался он — часто запихивал вещи в шкафы просто для того, чтобы с глаз долой. Глаза не мозолят кое-как скинутые джинсы — и все в порядке. Даже монитор компьютера был протерт, даже клавиатура под прозрачным чехлом! Полтора месяца назад она была порядочно захватана — а теперь клавиши сияли первозданной белизной. Вся наглядная агитация осталась на привычных местах, так же на вернувшегося Кваса вперил свой пристальный взор барон Унгерн, но было и кое-что новенькое — маленькая копия с картины Васильева, той самой, которая нравилась Квасу больше всех. Картина называлась «Свентовит».
Отмечать свое возвращение домой Квас, прихватив магнитофончик, отправился на солнечную большую лоджию. Он завел своего любимого Ренике..
И тут же, перебрав своих друзей, и помянув убитого в бою Молодого, Квас вспомнил тот вечер в ночном клубе. Его туда вытащила Инна, хрен ее знает, зачем. То есть зачем, можно предположить, но это
