головой: «Нет, он меня не поймет, если даже сутки будет согласно кивать». Поэтому Матвеев подыграл Норманну:
– Да, первая группа слишком много узнала. А наверху пришли к мнению, что Наймушин, Скобликов, Эгипти ищут наиболее безопасный выход на итальянские спецслужбы.
– С какой целью?
– Спасение собственных жизней взамен на полную информацию об этой операции и секретном проекте ГРУ.
– Это соответствовало действительности?
Матвеев пожал плечами:
– Как сказать...
– А что со второй группой?
– Она тоже вышла из-под контроля. Но по другой причине. Агенты второй группы старались наладить баланс, нарушенный мной во время отбора кандидатов в разведгруппу, чтобы уравнять положение.
– То есть были две равноценные группы?
– И мне пришлось выбирать между ними. Сравните это с экипажами космонавтов. Есть основной состав и...
– Это понятно. На почве ревности происходят порой чудовищные преступления. Дальше, пожалуйста.
– И еще я понял одну вещь. В агентах стали проявляться изъяны «потерянного детства».
– Как это понять? Объясните.
– Им по восемнадцать, в реальности больше двадцати, в подкорке пятнадцать. Этот потерянный отрезок часто дает о себе знать, проявляется на деле, отражается на работе, к которой курсантов привлекли впервые... Эти мысли я сообщил в рапорте. Правда, мне его пришлось переписать заново. Как ни странно, операция несла в себе глубокую мораль.
– И в чем же она заключалась?
– В заключительном вердикте.
– Продолжайте.
– Генерал нашел во мне духовника. Он сказал: «Мы узнали об убийстве Фокина спустя неделю. Его убил его же охранник больше месяца назад. Натовская разведка подбросила нам провокацию. Мы не могли не поднять перчатку. И пустили в уготованную ловушку крысенышей, эксперимент над которыми еще не был завершен».
– Кто был автором этой идеи?
– Ваш коллега – генерал Бурцев. Он лично контролировал проект и начал работу еще в звании полковника. Помимо этого проекта, у него наверняка были и другие дела. В беседе со мной он еще и жестикулировал. Указал рукой вверх: мол, там не понравилась смерть Фокина. И конкретизировал: «Смерть от рук психованного сицилийца». То есть, если генерал и заслуживал самого сурового наказания, то от своих, понимаете? А свои – выкормыши военной разведки. Наше ведомство не осталось в стороне от проекта. Руководству было интересно, что получится на выходе. Пару лет ГРУ удавалось сохранить проект в тайне, но долго так продолжаться не могло. «Мы наблюдали за выпускниками». Это слова Бурцева. Он задавил меня сводками вроде этих: «В Питере арестована банда, члены которой – молодые люди в возрасте от восемнадцати до двадцати лет, на их счету несколько убийств. В Воронеже задержаны подростки, вымогавшие деньги у коммерсантов, на счету банды несколько убийств. И так далее». Среди них были выходцы из «Инкубатора». Но стать бандитом – дело простое, самый последний дурак с ним справится. В этом я с генералом был согласен. Уже в то время становилось ясно, что проект «Организованный резерв» трещит по швам. Но результат можно было вывести лишь на последней ступени, которая называется
– Насколько я знаю, вы вернули доверие агентов.
– Выбор у меня был невелик. Вы правы, я мог вернуть доверие агентов только одним способом – вернуть их на родину. И мне было плевать на доклад о выполненном, перевыполненном задании.
Матвеев мог нарваться на замечание «вы молчаливы», поскольку пауза, которую он взял, затянулась. Он даже нашел ответ на это замечание: «Неторопливый верблюд уйдет дальше нетерпеливой лошади». Он отвлекся от темы разговора по той причине, что начал уставать от неопределенности. Теперь, решил он, настала его пора задавать вопросы. Он демонстративно посмотрел на часы.
– Почти час я исправно удовлетворял ваше любопытство. Ответьте мне: к чему эти ваши вопросы? – Матвеев развел руками, как бы охватывая помещение и всех, кто находился в его стенах. – Могу я узнать это?
– Конечно, – покивал Норманн, заодно постукивая кончиком карандаша по прозрачному файлу с какими-то документами. – Но прежде ответьте еще на один вопрос.
– Конечно! – Матвеев и не думал подражать Норманну, тем не менее его «конечно» представилось (и ему в том числе) в смешном виде; кое-кто за столом усмехнулся. И он постарался сгладить этот острый угол, убрав из голоса сомнения: – Да, разумеется.
– Я поднял материалы, в которых натолкнулся на обращение начальника курса к курсантам «Инкубатора». Самого обращения не нашел, только ссылку на него, – вынужден был объяснить Норманн.
Прежде чем удовлетворить любопытство начальника центра, Матвеев четко представил себе начальника курса полковника Щеголева, с упитанным, как налившееся зерно, и в то же время властным лицом. Звали его Игорем Андреевичем. Они встретились впервые в отделе военной контрразведки, где Матвеев напомнил Щеголеву, что тот «связан с внутренними условиями аппарата контрразведки», которые не могли зависеть от воли полковника и возможностей его непосредственного руководства. Щеголев принял условия, боднув своей таранной головой. Дальше Матвеев вспоминал ту встречу, которую впору было назвать памятной, в стиле блица.
«Вы проработали начальником курса восемь лет?»
«Девять. Я стоял у истоков проекта. Год ушел на организационные и прочие работы».
«Проект закрыли вдруг или же дали последнему курсу закончиться?»
«Курсанты последнего выпуска закрыли все дисциплины».
«Назовите лучших курсантов последнего курса».
«Они равны в любой дисциплине».
Помнится, отвечая на очередной вопрос Матвеева, начальник курса обрезал параллель между двумя программами – подготовки армейского спецназа и проекта «Организованный резерв». Последний изначально предполагал разместиться на «четырех китах». Один из них, четвертый, назывался «время»:
