Он входит с хрустом и съезжает в сторону, наткнувшись на кость. Спэк вопит страшным голосом, и темно-красная кровь (да, она красная, кровь у них красная) хлещет из раны и он царапает мне лицо и я снова бью его ножом и он испускает долгий хрипящий стон в горле у него что-то булькает он сучит руками и ногами и смотрит на меня черными-черными глазищами и Шум его полон боли и отчаяния и страха…

Я проворачиваю нож…

Он все не умирает не умирает не умирает…

А потом еще один стон, спэк содрогается всем телом и наконец дохнет.

Шум тут же обрывается.

Поперхнувшись, я выдираю нож из раны и отползаю в сторону.

Смотрю на свои руки, на нож. Все вокруг залито кровью. Нож покрыт ею целиком, даже рукоять, и на моих руках и одежде — везде кровь. На лице она мешается с моей, из царапины.

И хотя с неба без конца хлещет дождь, крови вокруг все равно больше, чем должно быть.

Спэк неподвижно лежит на том же месте…

Где я его убил.

До меня долетает сдавленный стон Виолы. Когда я оборачиваюсь, она шарахается назад.

— Ты не понимаешь! — кричу я. — Ты ничего не понимаешь! Это они начали войну! Они убили мою ма! Это они во всем виноваты!

И тут меня начинает рвать.

И рвет, и рвет — без конца.

А когда Шум немного успокаивается, рвет снова.

Я не отрываю головы от земли.

Мир остановился.

Мир все еще не вращается.

От Виолы не слышно ничего, кроме тишины. Рюкзак впивается мне в шею. Не глядя на спэка и вапще не поднимая головы, я говорю:

— Он бы нас убил.

Виола молчит.

— Он бы нас убил!!!

— Да он испугался!!! — кричит Виола надтреснутым голосом. — Даже я видела, как сильно он напуган.

— Он хотел схватить копье, — поднимая голову, выдавливаю я.

— Потомушто ты полез на него с ножом! — Теперь я ее вижу: глаза широко распахнуты и опять пустые, как тогда, когда она замкнулась в себе и качалась из стороны в сторону.

— Они перебили весь Новый свет, — говорю я.

Виола яростно трясет головой:

— Дурак! Какой же ты дурак!!!

Да, она так и сказала.

— Сколько раз за последнее время ты узнавал, что тебе врали? — кричит она, пятясь еще дальше. Ее лицо страшно кривится. — Сколько раз?!

— Виола…

— Разве не всех спэков перебили в войну?! — говорит она, и, боже мой, какой у нее страшный, испуганный голос. — А? Разве их не перебили?!

Наконец из моего Шума исчезает ярость, и я снова понимаю, какой я дурак…

Я поворачиваюсь к спэку…

И вижу его лагерь…

И рыбу на проводках…

И (нет нет нет нет нет!) вижу страх, который шел от его Шума…

(Нет нет нет прошу нет!)

И мне уже нечем рвать, но я все равно сгибаюсь и открываю рот…

И я убийца…

Убийца…

Убийца…

(О нет прошу нет!) Я убийца.

Меня начинает трясти. Так сильно, что я падаю на четвереньки и замечаю, что без конца твержу слово «нет», и страх спэка отдается в моем Шуме, от него не убежишь, он все время со мной со мной со мной. Я так трясусь что не могу устоять даже на четвереньках и падаю в грязь и вижу везде кровь везде и всюду кровь и дождь почему-то ее не смывает.

Я зажмуриваюсь.

Вокруг только чернота.

Чернота и больше ничего.

Я снова все испортил. Я опять все сделал неправильно.

Где-то далеко Виола повторяет мое имя.

Далеко-далеко.

Я один. Сейчас и навсегда один.

Снова мое имя.

Кто-то тянет меня за руку.

И вдруг — обрывок чужого Шума. Я открываю глаза.

— Он наверняка был не один, — шепчет Виола мне на ухо.

Я поднимаю голову. Мой Шум так переполнен страхом и всяким мусором, да и дождь так грохочет по листьям, что я едва слышу. На ум приходит идиотская мысль: интересно, сможем ли мы когда-нибудь обсохнуть?.. А потом из-за деревьев опять раздается смутное бормотание, едва слышное… но оно точно есть, мне не показалось.

— Если раньше нас не хотели убивать, — говорит Виола, — то теперь точно убьют.

— Бежим! — Все еще дрожа, я пытаюсь встать на ноги. Попытки с третьей у меня получается.

Нож до сих пор у меня в руке. Липкий от крови.

Бросаю его на землю.

Лицо у Виолы жуткое: напуганное, искаженное горем, измученное… и все из-за меня, все из-за меня. Но выбора у нас нет.

— Бежим! — повторяю я и беру на руки Манчи. Виола положила его в самый сухой уголок под скалой.

Он все еще спит и дрожит от холода. Я зарываюсь лицом в шерсть и вдыхаю знакомый собачий запах.

— Быстрее! — кричит Виола.

Шум раздается со всех сторон, сквозь дождь и лесную чащу, а лицо Виолы искажено страхом. Она обращает на меня полный упрека и ужаса взгляд. Не в силах его выдержать, я отворачиваюсь.

Но в эту самую секунду замечаю за ее спиной движение.

Кусты раздвигаются…

Виола видит, как меняется мое лицо.

Она резко оборачивается, и в этот миг из леса выходит Аарон.

Одной рукой он хватает Виолу за шею, а другой зажимает ей рот и нос какой-то тряпкой. Я кричу и делаю шаг вперед. Она бьется в руках Аарона, но он держит крепко. Когда я делаю второй и третий шаг, она уже обмякает, а на четвертом и пятом шаге Аарон бросает ее на землю. Манчи все еще у меня на руках и на шестом шаге Аарон тянет руку за спину а у меня нет ножа, но есть Манчи и Аарон выхватывает дубинку и я бегу прямо на него и на восьмом шаге он с размаху бьет меня по голове…

ХРУСТЬ…

…и я падаю, роняю Манчи и валюсь на живот… В голове такой нестерпимый звон, что я даже не могу подставить руки, и мир вокруг шатается и сереет и везде сплошная боль, а я на земле и все вокруг переворачивается. Руки и ноги такие тяжелые, что их никак не оторвать от земли, и голова тоже, но одним