Такшто мы просто идем дальше.

Во всем Фарбранче максимум семь-восемь построек, меньше чем в Прентисстауне. Это лишь здания, но почемуто даже они выглядят иначе: как бутто из Нового света мы попали в совершенно другой мир.

Первым делом мы проходим мимо небольшой каменной церквушки, чистенькой, аккуратной и светлой — не то что наша темная громадина, в которой проповедует Аарон. Потом большой магазин с пристроенной мастерской механика, хотя вокруг ни машин, ни станков не видно. Я и ядерных мопедов не заметил на улицах, даже сломанных. За магазином стоит большая постройка, похожая на зал для собраний, потом домик с вырезанной на крыльце докторской змеей и два здоровых амбара или сарая.

— Не бог весть что, — говорит Хильди, — но это наш дом.

— Не ваш, — возражаю я. — Ферма далеко отсюдова.

— Верно, как и дома большинства жителей. Хоть мы и привыкли к Шуму, гораздо приятней слышать мысли только любимых и близких, а не всех подряд. От гомона так устаешь!

Я прислушиваюсь к этому гомону, но он даже близко не похож на то, что творится в Прентисстауне. Конечно, Шум есть и здесь: мужчины занимаются повседневными делами, и мысли у них совершенно обыденные, вроде Живо, живо! или Больше семи за десяток не заплачу, или Нет, Вы только послушайте, как поет, или Севодня же починю эту клеть, или Сейчас он оттуда свалится и так далее, и тому подобное — словом, самые обычные рассуждения о том о сём, которые по сравнению с черным прентисстаунским Шумом кажутся приятной теплой водой.

— Иногда эта вода чернеет, Тодд, — говорит Хильди. — Мужчины здесь тоже вспыльчивы. Да и женщины.

— Вапщето невежливо все время слушать Шум другого мужчины! — огрызаюсь я.

— Твоя правда, щенок. — Она ухмыляется. — Но ты же сам сказал, что ты пока не мужчина.

Мы проходим через самый центр города, по которому туда-сюда расхаживают люди. Все они вежливо салютуют Хильди и удивленно пялятся на нас.

Я пялюсь в ответ.

Если хорошенько прислушаться, легко установить, где в городе находятся женщины, а где мужчины. Женщины похожи на скалы, омываемые Шумом: точки их тишины рассыпаны по всему поселению. Ей-богу, если бы мне дали постоять и подумать минутку, я бы смог сосчитать, сколько женщин в каждом доме.

А рядом с Шумом десятков мужчин эта тишина…

Знаете, она уже и вполовину не такая грусная.

Тут я замечаю, что из-за кустов за нами наблюдают какие-то крошечные человечки.

Дети.

Дети, и гораздо младше меня.

Первый раз таких вижу.

Проходящая мимо женщина с полной корзинкой гонит их прочь. Она улыбается и хмурится одновременно, а дети, хихикая, прячутся за церковью.

Я провожаю их взглядом. В груди тоскливо тянет.

— Идешь, нет? — окликает меня Хильди.

— Ага, — отвечаю я и иду за ней, то и дело оглядываясь.

Дети. Самые настоящие дети. Выходит, здесь безопасно. Может, и Виола сможет ужиться среди этих добрых и славных (на вид, по крайней мере) мужчин, женщин и детей. Может, здесь она будет в безопасности, даже если я нет.

Наверняка так и будет.

Я кошусь на Виолу, и она тут же прячет глаза.

Хильди приводит нас к самой дальней постройке Фарбранча: ко входу ведет лестница, а над крышей развевается небольшой флаг.

Я останавливаюсь.

— Дом мэра? — спрашиваю. — Да?

— Заместителя мэра, — отвечает Хильди, с громким топотом поднимаясь по деревянной лестнице. — И моей сестры.

— Моей тоже, — добавляет открывшая нам дверь женщина — точьвточь Хильди, только немножко пухлее, моложе и сердитей.

— Франсиа! — говорит Хильди.

— Хильди, — говорит Франсиа.

Они кивают друг другу — не обнимаются, не пожимают руки, а просто кивают.

— Что за напасть ты притащила в мой город? — спрашивает Франсиа, окидывая нас взглядом.

— Так он теперь твой? — улыбаясь и приподнимая брови, говорит Хильди. Затем поворачивается к нам. — Как я уже сказала Мэтью Лайлу, этим щеняткам нужно убежище. А если Фарбранч не убежище, то что?

— Я не про щенят, — отвечает Франсиа. — Я про армию, которая за ними гонится.

— Армия? — выдавливаю я. От страха мое нутро скручивается в узел. Виола говорит то же самое, хором со мной, но на сей раз никто не улыбается.

— Какая еще армия? — Хильди хмурит лоб.

— С дальних полей долетели слухи, бутто на другом берегу реки собирается армия, — отвечает Франсиа. — Армия конников. Из Прентисстауна.

Хильди поджимает губы.

— Пять человек на конях — еще не армия. Этот отряд послали в погоню за нашими щенятками.

Франсию слова Хильди явно не убеждают. Первый раз вижу руки, настолько скрещенные на груди.

— Да и вапще, брод через реку очень далеко, вниз по течению, — продолжает Хильди, — такшто в ближайшее время до Фарбранча никто не доберется. — Она вновь смотрит на нас и качает головой. — Армия! Скажешь тоже.

— Мой долг — бороться с любыми угрозами…

Хильди закатывает глаза.

— Вот не надо этих красивых слов о долге, сестренка! — говорит она, проходя мимо Франсии к двери. — Твой долг придумала я, так-то. Пошли, щенятки!

Мы с Виолой не двигаемся с места. Франсиа ведь нас не приглашала.

— Тодд? — лает Манчи.

Я делаю глубокий вдох и шагаю навстречу Франсии:

— Здрасьте, мим…

— Мэм! — шепчет сзади Виола.

— Здрасьте, мэм! — с замиранием сердца исправляюсь я. — Меня зовут Тодд. А это Виола. — Франсиа все еще держит руки скрещенными, бутто у них с Хильди какоето соревнование. — Честное слово, там было всего пять человек, — говорю я, хотя слово «армия» торчит из моего Шума со всех сторон.

— И я должна тебе верить? — спрашивает Франсиа. — Мальчишке, за которым гонятся? — Она смотрит на Виолу, не сходя с нижней ступеньки. — Интересно, почему вы вапще убегаете?

— Да брось уже, Франсиа! — говорит Хильди, открыв дверь и придерживая ее для нас.

Франсиа разворачивается и отгоняет Хильди в сторону.

— В этом доме я решаю, кого пускать, а кого нет!.. — Опять смотрит на нас. — Ну заходите, коли