пинает проповедника в то место, куда его укусил Манчи, и он отвешивает ей оплеуху.

— Пусти ее, — повторяю я уже громче.

— Пусти! — вторит Манчи, все еще прихрамывая и все еще вне себя от ярости. Какой же, черт побери, славный пес!

Я делаю шаг вперед. Аарон стоит ко мне спиной, как бутто ему вапще на меня плевать, как бутто он не видит во мне никакой угрозы.

— Отпусти ее! — ору я во всю глотку и тут же задыхаюсь от кашля. По-прежнему ноль эмоций. Ни Аарон, ни девчонка не обращают на меня внимания.

Придется мне это сделать. Придется, другого выхода нет. О боже о боже о боже о боже мне придется это сделать.

Я должен его убить.

Я замахиваюсь ножом.

Я замахиваюсь ножом на человека.

Аарон оборачивается — не резко, а как бутто его окликнули. Он видит меня перед собой видит занесенный нож, а я все стою как дурак и последний трус не в силах пошевелиться и он улыбается о боже вы не представляете как ужасно он улыбается этим изуродованным лицом.

— Шум тебя выдает, малыш, — говорит он, отпуская девчонку. Она так крепко связана и так избита, что даже не пытается убежать. Аарон шагает мне навстречу.

Я пячусь (заткнись, умоляю заткнись!).

— Мэр расстроится, когда узнает о твоей безвременной кончине, малыш Тодд, — говорит Аарон, делая еще шаг.

Я тоже делаю шаг назад, держа нож перед собой, хотя толку от него никакого.

— Но Богу не нужны трусы, верно, юноша?

Стремительно, как змея, его левая рука бьет по моей правой и вышибает нож. Аарон толкает меня в воду и я чувствую его колени на своей груди его руки опять стискивают мое горло только на сей раз моя голова под водой и все должно закончиться куда быстрей.

Я сопротивляюсь, но я проиграл. Я проиграл. У меня был шанс и я его упустил я проиграл я заслуживаю смерти сам виноват, но я всетаки борюсь я слаб, но я борюсь. А потом я чувствую что конец близок и сдаюсь…

Я проиграл.

Проиграл.

И вдруг моя рука нащупывает на дне лужи камень.

БАХ!!! Я бью Аарона камнем прямо в висок.

БАХ!!! Еще раз.

БАХ!!! И еще.

Он соскальзывает с меня и я поднимаю голову из воды я едва дышу, но все равно встаю и опять замахиваюсь камнем, но Аарон уже лежит неподвижно, лицо наполовину в воде наполовину снаружи и зубы скалятся сквозь дыру в щеке. Я пододвигаюсь к нему кашляя и плюясь, но он так и не двигается и почти целиком погрузился на дно лужи.

Мне как бутто раздавили горло, но я выблевываю воду и дышать становится легче.

— Тодд? Тодд? Тодд? — причитает Манчи и лижется и лает как маленький щенок. Я чешу его за ухом, потомушто сказать пока ничего не могу.

А потом мы оба чувствуем тишину и оборачиваемся. Над нами стоит девчонка со связанными руками.

Она сжимает в них нож.

Я на секунду обмираю, Манчи начинает рычать, но потом до меня доходит, что она задумала. Я делаю еще несколько вдохов, а потом встаю, беру у девчонки нож и разрезаю ремень, которым Аарон связал ее запястья. Обрывки падают на землю, и девчонка трет больные руки, все еще глядя на меня и ничего не говоря.

Она знает. Она знает, что я струсил.

Черт бы тебя побрал, думаю я про себя. Черт бы тебя побрал.

Она смотрит на нож. Потом на Аарона, лежащего в воде.

Он все еще дышит. Вода клокочет у него в горле с каждым вдохом, но он дышит.

Я хватаю нож. Девчонка смотрит на меня, на нож, на Аарона и снова на меня.

Неужели она меня просит? Просит это сделать?

Он лежит беззащитный, наверняка тонет.

А у меня в руках нож.

Я встаю на ноги, падаю — голова страшно кружится — и встаю снова. Шагаю к Аарону. Замахиваюсь ножом. Опять.

Девочка втягивает воздух и — чувствую — затаивает дыхание.

Манчи говорит:

— Тодд?

Я стою над Аароном с занесенным ножом. Мне опять представился шанс. Я снова поднял нож.

Это в моих силах. Это не дурной поступок, я имею на него полное право.

Я мог бы запросто это сделать.

Но нож — это вам не просто так. Это решение, это твой собственный выбор. Нож говорит «да» или «нет», бить или не бить, умирать или жить. Нож берет решение из твоих рук и претворяет в жизнь, и взять его обратно уже нельзя.

Аарон умрет. Его лицо изувечено, голова разбита, он тонет в мелкой луже, даже не приходя в сознание. Он пытался меня убить, он хотел убить девочку, из-за него на меня ополчился весь город, он отправил мэра к нам на ферму — а значит, он в ответе за Бена и Киллиана. Он заслуживает смерти. Заслуживает.

А я все не могу опустить нож и довести дело до конца.

Кто я?

Я Тодд Хьюитт.

Я самое трусливое ничтожество на всем белом свете.

Я не могу это сделать.

Черт бы тебя побрал, снова думаю я.

— Пойдем, — говорю я девчонке. — Валим отсюдова.

Сперва мне кажется, что она никуда со мной не пойдет. С чего бы? И с какой стати я ее позвал? Но как только я повторяю свой призыв — уже настойчивей и беря девчонку за руку, — она идет за мной, за нами с Манчи, и мы отправляемся в путь вместе, черт знает хорошо это или нет, но мы идем, такие дела.

Ночь в самом разгаре. Болото в темноте кажется еще гуще и черней, чем днем. Мы бежим обратно за моим рюкзаком, а потом разворачиваемся и уходим в темноту, чтобы хоть немного отойти от трупа Аарона (пожалста пожалста пусть он умер пусть это будет труп). Мы перелезаем через упавшие деревья и корни, все дальше уходя в болото. Наконец мы попадаем на крохотную полянку — просто участок ровной земли без деревьев и кустов, — и я останавливаюсь.

Я по-прежнему держу нож. Он лежит в моей руке и сверкает, как чувство вины, как слово «трус» — снова и снова. Лезвие то и дело отражает свет обеих лун, и боже, это очень мощная штука. Могущественная — я как бутто должен стать его частью, а не наоборот.

Я прячу нож в ножны, которые висят между моей спиной и рюкзаком — с глаз долой.