Спилет останутся в Гранитном Дворце. Но это решение было опротестовано. Гедеон Спилет, который не забывал, что он является сотрудником «Нью-Йорк Геральд», заявил, что он скорее пустится за кораблем вплавь, чем пропустит такой интересный случай. Поэтому ему разрешили участвовать в путешествии. Весь вечер колонисты переправляли на борт «Бонавентура» постельные принадлежности, утварь, ружья, снаряды, провизию на неделю и, наконец, компас. Быстро окончив погрузку корабля, они вернулись в Гранитный Дворец.

На следующий день, в пять часов утра, после прощания, немало взволновавшего и отъезжающих и остающихся, Пенкроф поднял паруса и направился к мысу Когтя, который он должен был обогнуть, чтобы плыть на юго-запад.

«Бонавентур» удалился уже на четверть мили от берега, когда его пассажиры заметили возле Гранитного Дворца двух человек, которые посылали им прощальные приветствия. Это были Сайрес Смит и Наб

– Вот наши друзья, – сказал Гедеон Спилет. – Вот и наше первое расставание за пятнадцать месяцев!

Пенкроф, журналист и Герберт послали остающимся прощальный привет, и вскоре Гранитный Дворец скрылся за высокими скалами мыса.

В первые часы этого дня «Бонавентур» мог быть виден с южного берега острова Линкольна, казавшегося издали зеленой корзиной, из которой торчала гора Франклина. Пригорки и возвышенности, уменьшенные расстоянием, придавали острову вид пристанища, мало пригодного для проходящих кораблей.

Путешественники прошли мыс Пресмыкающегося, держась в десяти милях от берега На этом расстоянии уже почти нельзя было видеть западного берега, простиравшегося до горы Франклина Три часа спустя остров Линкольна окончательно скрылся за горизонтом.

«Бонавентур» легко резал волну и шел с большой скоростью. Пенкроф поднял все паруса и вел корабль по прямому направлению, проверяя его по компасу. Время от времени Герберт сменял его у руля; юноша управлял так уверенно, что Пенкрофу не пришлось отметить ни одного рывка в сторону. Гедеон Спилет разговаривал то с одним, то с другим и в случае нужды помогал им в работе. Капитан Пенкроф был весьма доволен своим экипажем и обещал даже выдать по чарке на человека. Вечером серп луны, который должен был достигнуть первой четверти только 16-го, обрисовался в лучах заходящего солнца и вскоре скрылся. Ночь была темная, но звездная, и все предвещало назавтра прекрасную погоду.

Пенкроф из осторожности спустил верхний парус, опасаясь, что неожиданный порыв ветра захватит корабль с поднятым парусом. В такую спокойную ночь это была, пожалуй, излишняя предосторожность, но Пенкроф был моряк предусмотрительный, и его нельзя было упрекнуть за это.

Журналист проспал часть ночи. Пенкроф и Герберт сменялись на вахте каждые два часа. Моряк доверял Герберту, как самому себе, и его доверие вполне оправдывалось хладнокровием и рассудительностью юноши. Пенкроф указывал ему направление, как капитан своему штурману, и Герберт не позволял «Бонавентуру» уклониться ни на один дюйм.

Ночь прошла спокойно, день 12 октября – тоже. В течение всего этого дня корабль неукоснительно держался юго-западного направления, и, если по дороге не встретится какое-нибудь незнакомое течение, «Бонавентур» должен был пристать прямо к острову Табор.

Море, по которому плыл корабль, было совершенно пустынно. Время от времени какая-нибудь большая птица, альбатрос или фрегат, пролетала на расстоянии ружейного выстрела от судна, и Гедеон Спилет спрашивал себя, не это ли мощное пернатое унесло с собой его последнюю корреспонденцию в «Нью-Йорк Геральд». За исключением этих птиц, никто, видимо, не посещал часть океана между островом Табор и островом Линкольна.

– А между тем, – заметил Герберт, – сейчас такое время, когда китоловные суда обычно направляются в южные области Тихого океана. Я думаю, это самое пустынное море на свете!

– Оно вовсе не так пустынно, ответил Пенкроф.

– Что вы этим хотите сказать? – спросил журналист.

– Но мы-то разве не люди? Или вы принимаете наш корабль за обломок и его команду за моржей? – И Пенкроф громко расхохотался над своей шуткой.

К вечеру, как можно было приблизительно подсчитать, «Бонавентур» прошел расстояние в сто двадцать миль с момента отплытия от острова Линкольна, то есть за тридцать шесть часов. Таким образом, его скорость составляла 3 1/3 мили в час. Ветер был слабый и постепенно стихал. Все же можно было надеяться, что если расчет был правилен и направление выбрано верно, то на заре следующего дня корабль будет в виду острова Табор.

Поэтому ни Гедеон Спилет, ни Герберт, ни Пенкроф не сомкнули глаз в ночь на 13 октября. Ожидая наступления утра, они сильно волновались. В том, что они предприняли, было столько риска!

Далеко ли они еще от острова? Живет ли еще там потерпевший крушение, на помощь которому они идут? Что это за человек? Не внесет ли его присутствие смуту в жизнь колонии, столь безмятежную до сих пор? Да и захочет ли он обменять одну тюрьму на другую?

Все эти вопросы, которые, очевидно, должны были разрешиться на следующий день, не давали путникам спать.

С первыми проблесками зари они начали всматриваться в западный горизонт.

– Земля! – закричал Пенкроф около шести часов. Нельзя было допустить, что Пенкроф ошибся: значит, земля была в виду. Можно себе представить, как обрадовался экипаж «Бонавентура»! Еще несколько часов, и они будут на берегу острова.

Остров Табор – низкая полоска суши, едва выступавшая из воды – находился не больше чем в пятнадцати милях расстояния. Нос «Бонавентура», несколько повернутый на юг, был направлен прямо на остров. По мере того как светало, кое-где вырисовывались небольшие возвышенности.

– Это всего-навсего маленький островок. Он гораздо меньше острова Линкольна, – заметил Герберт, – и, по-видимому, тоже вулканического происхождения.

В одиннадцать часов утра «Бонавентур» был всего в двух милях от острова. Пенкроф начал искать удобный проход, чтобы пристать к берегу, лавируя в этих незнакомых водах с большой осторожностью.