которого можно попасть в катакомбы, и шайка Джинсового ищет ходы в катакомбы. Это уже второе совпадение!

Сараюха стояла в дальнем конце огорода. Ее строили, чтобы сдавать курортникам, а среди них по­ падаются очень шумные.

— Теперь не потеряетесь, — остановилась Ма­ша. — Он дома — видите, дверь приоткрыта?

Плестись за молодым человеком к Билли Бонсу было бы глупо, все равно при посторонней девчонке они бы не сказали ничего интересного. Маша побе­жала в дом. Фотоаппарат! Ей нужен фотоаппарат!

Ворвавшись в мамину комнату, она выдернула из письменного стола оба нижних ящика. В правом од­на пустая коробка от цифровика — Маша так и дума­ла, что мама взяла его в Москву. А в левом — привет из двадцатого века: старый «Зенит» и целая россыпь кассет с завитыми бубликом кончиками пересохшей пленки. Когда мама еще работала в газете, она не­плохо снимала и научила Машу. Многие думают, что здесь и учиться нечему: нажал на кнопку «мыльни­цы», и готово. Но «Зенит» не автоматический, сам не снимает. С ним нужно кое о чем подумать, кое-что покрутить, а потом уже нажимать. Зато у него есть пятисотмиллиметровый объектив — целый телескоп! Он приближает в десять раз.

Маша зарядила пленку, привернула пятисотмил­лиметровый и отошла в глубь комнаты, чтобы не вы­ дать себя блеском стекла. Навела резкость, и пожар­ный с Билли Бонсом как будто всплыли из тумана. Они сидели у раскрытого окна сараюхи так близко, что, казалось, можно дотянуться рукой.

Объектив был тяжеленный, тяжелее камеры. Он мелко дрожал в руках. Так снимать нельзя, получится «шевеленка»: размазанные лица с двумя носами и че­тырьмя глазами. Маша поставила фотоаппарат на стол и подложила под объектив сначала книжку, а по­том одну за другой три тонкие тетрадки, пока окошко сараюхи не вписалось в кадр. Теперь «Зенит» стоял надежно. Волнуясь, она сделала первый снимок, по­том на всякий случай еще четыре, меняя выдержку.

Билли Бонс и пожарный мирно беседовали, при­хлебывая из стаканов чай, а может быть, легкое вино. Вдруг пожарный торопливо допил частыми глоточ­ками (точно, не чай) и встал. Билли Боне вышел с ним на крыльцо. Маша щелкала не переставая.

Тут моряк о чем-то вспомнил и стал звать моло­дого человека обратно в сараюху, а тот показывал на часы. Наверное, боялся опоздать на автобус. В конце концов Билли Бонс махнул рукой и пошел его прово­ жать. Города они явно не знали, а то бы огородами через пять минут вышли к автостанции. Атак оба, не сговариваясь, повернули к дому. Маша спряталась, сев на пол под самым подоконником. Скоро заскри­пел битый кирпич на дорожке, и она расслышала об­рывок вопроса:

— ...Не боишься?

— Сперва, честно сказать, струхнул. Даже ноче­вал в гостинице, — пробасил Билли Бонс. — А потом думаю: э, нет! Я, Федя, сроду от ментов не бегал, ты же знаешь мою натуру. Вернулся к старику, копнул его поглубже — что это за секретный генерал такой?

— Ну и как?

— Навозом он сильно интересуется, Федя. Один только навоз и остался в башке.

Голоса удалялись. Маша так и не решила, кто же они, Федя и Билли Бонс, — друзья или сообщники, люди как люди или преступники?

Окошко в сараюхе осталось распахнутым. Даль­ним путем, по улице, до автостанции минут пятна­дцать, а чтобы проверить чемоданы моряка, хватит и пяти. Пригибаясь, чтобы не увидели соседи, Маша вдоль забора шмыгнула к сараюхе. Влезла в окно... И слезы навернулись на глаза.

Сараюха, миленькая! Как хорошо здесь было су­мерничать с Наташкой, выбалтывая девчачьи тайны. Как они плакали без особой причины, а просто пото­му, что в небе луна, а по видику в десятый раз утонул «Титаник», и страшновато, что кончается детство... А теперь в сараюхе живет чужой человек. Может быть, преступник. Скоро Билли Боне или кто-то дру­гой переселится в Машин дом. Он будет посиживать в саду на любимом Дедовом месте, он сорвет первый персик с деревца, которое Маша посадила четыре го­да назад. А она уедет в Москву, и все это так заман­чиво и так печально, что хочется реветь.

Чемоданы моряка стояли под кроватью, один пустой, другой запертый. Маша раскрыла шкаф — обычная одежда. Ей уже было стыдно. Хотелось уй­ти, и она ушла бы, если бы к Билли Бонсу не заходил этот подозрительный Федя... На столе остались два захватанных липкими пальцами стакана и пустая бу­тылка. А вот фотография в рамочке: Билли Бонс на фоне какого-то не то сейнера, не то лайнера. Кварти­рант как квартирант.

За окном скрипнула щебенка под чьей-то ногой. Билли Бонс возвращался! Бросил гостя на полпути, не проводив до автобуса. «Как это грубо и нетактич­но», — подумала Маша, скрываясь за дверью туалета. Финт был отработан с третьего класса: встаешь на ба­чок, дотягиваешься до оконца под потолком и выле­ заешь из сараюхи с обратной стороны, где тебя не ждут. Для пряток — просто жесть! Только с тех пор, как Маша играла в такие игры, она стала раза в два тя­желее. А вдруг своротишь бачок? То-то будет грохота!

Боясь вздохнуть. Маша взобралась на бачок. По­чему люди не летают как птицы? Толкнула раму, подтянулась, протиснулась и кубарем скатилась на грядку с помидорами. Было слышно, как в сараюхе завизжали пружины — Билли Боне вошел и сразу плюхнулся на кровать.

Заметая следы приземления, Маша собрала и за­бросила подальше десяток раздавленных помидоров. А когда выпрямилась, поверх забора на нее с разину­тым ртом смотрел сосед, работающий пенсионер Ва­ силий Прокопыч.

— Дядь Вась, вы Барсика не видели? — нашлась Маша.

— Барсика? — Голос работающего пенсионера не предвещал ничего хорошего. — Такого пестренького кошачьего сына с рваным ухом?

Маша кивнула, напустив на себя самый кроткий вид.

— КОТОРЫЙ У МЕНЯ ЦЫПЛЕНКА УТАЩИЛ?!

Ох как это было здорово! Теперь сосед начнет жа­ловаться на Барса и ни о чем другом думать не захо­ чет! Маша решила завтра же утром купить у Клавы трехлитровую банку молока для кота. Пусть хоть ку­ пается, если захочет.

— Правда? А я, дядь Вась, смотрю, у Барса морда в пуху. Побежала за ним... — Она потупилась и заво­ зила носком сандалии по земле. — Дядь Вась, вы ни­кому не скажете?