ужасно громко:

– Люблю тебя, Петра творенье, люблю твой строгий, гордый вид…

– Не гордый, а стройный, – поправил Ромка. – Надо все же…

– Надо, надо, знаю… Кстати, вас, гадов, тоже люблю! – Сашка обхватил обоих за плечи и крепко прижал к себе. – Ну, что поделаешь, люблю, и все…

– А мы? – Ашот глянул на Ромку, высвобождаясь из объятий.

– Просто завидуем, элементарно завидуем…

– Теперь принято говорить – по-хорошему завидуете. Ладно, так и быть, привезу по паре джинсов.

– Глоток свободы привези. И «Лолиту» не забудь.

Ашот бредил Набоковым, хотя, кроме «Дара», ничего не читал. За одну ночь прочел все четыреста страниц.

Сашка чмокнул обоих в шершавые подбородки.

– Любовью брата, любовью брата! – запел он.

– В баню!

– Бездушные псевдоинтеллектуалы. Привезу тебе «Лолиту», не волнуйся. Рискуя всем.

Дома выяснилось, что Сашкина мама все уложила. Выклянчила у Коровиных – он часто бывает за границей – роскошный чемодан на молниях, чтоб Сашка не срамился, и аккуратно все уложила. Пиджак тоже достала заграничный, с золотыми пуговицами. Сашка померил, на его балетно-спортивной фигуре все хорошо сидело.

– Ну, а это зачем? – он выудил из чемодана свитер. – Лето же…

– Лето летом, а Канада Канадой, – мама перехватила свитер и опять сунула в чемодан. – Та же Сибирь…

– Летом в Сибири жарче, чем в Москве, дорогая Вера Павловна, – пояснил Роман. – Климат-то континентальный.

Тем не менее свитер остался в чемодане. Сашка махнул рукой, была уже половина шестого.

Мама сказала:

– Ну, что ж, сели перед дорогой?

Присели кто на чем, Сашка – на чемодан.

– Ну?.. – он обнял и поцеловал маму. Мама его перекрестила.

– В Канаде, говорят, много украинцев, – ни с того ни с сего сказала она, очевидно, чтобы скрыть волнение, – больше, чем в Киеве…

– Возможно… – Сашка подошел к письменному столу, вынул из-под толстого стекла фотографию, где они втроем, и сунул в боковой карман пиджака.

– Взгляну где-нибудь в Виннипеге и разрыдаюсь… Пошли.

В театре уже волновались.

– Небось пьянствовали всю ночь, Куницын? – подозрительно приглядываясь, сказал парторг Зуев. – Знаю я вас.

– Упаси Бог, за кого вы нас считаете? Всю ночь зубрил про Канаду. Кто премьер-министр, сколько жителей, сколько безработных…

– Ох, не острил бы уж, – Зуев был помрежем и ненавидел всех артистов. – В кабинет директора бегом, все уже собрались.

– Бегом так бегом, – Сашка повернулся к ребятам. – Ну, смотрите без меня тут… Подставляйте уста.

Они ткнулись носами, похлопали друг друга по спинам.

– Привет Трюдо, – сказал Ромка.

– И Владимиру Владимировичу, – подразумевался Набоков.

– Ладно. Бывайте! – Сашка сделал пируэт и весело побежал по коридору. В конце его остановился и поднял руку, а-ля Медный всадник:

– Невы державное теченье, береговой ее гранит… Так джинсов, значит, не надо?

– Иди ты…

– Иду!

И скрылся за дверью.

Конечно же, их прозвали Тремя мушкетерами. Хотя по внешности подходил только Сашка Куницын, стройный, изящный балерун. Ашот был мелковат, но пластичен, обладал южным армянско-гасконским темпераментом. Роман тоже не удался ростом, к тому же был лопоух, зато лукав, как Арамис. Портоса среди них не было. С Атосом тоже неясно – не хватало загадочности.

По очереди каждый из них отращивал бородку и усики, но Сашке, танцевавшему юных красавцев, велели сбрить, Ашоту – с буйной растительностью, – надоело пробривать ежедневно усики, а у Романа просто-напросто мушкетерская эта деталь оказалась ярко-рыжей.