странных ритуалов шиваитов ей уже ничего не было страшно...
Но, увы, ничего сенсационного и харизматического в личности Великого Солнца не оказалось. Банальный случай. Ей хватило одного приглашения Великого Солнца на таинство на втором этаже, чтобы уже никогда больше туда не стремиться.
Через месяц самопровозглашенная колония и летнее приключение стало просто материалом для новой статьи в научном журнале. Если бы не этот мальчик, грубый и необразованный, но такой восторженный, такой наивно-доверчивый, тянущийся к любому доброму чувству, так мало видевший в своей жизни настоящего тепла и счастья.
Антонина, давно и болезненно созревшая для материнства, обрела в Степане этакого «подросшего» приемыша.
Степан глубоко переживал новое чувство. Ее прикосновения, как маленькие молнии, заряжали его электричеством.
Он с восторгом и удивлением обнаружил в глубине своего сердца любовь к женщине. Он доверял ей самое важное, самое главное – свою душу, свои мысли о смысле жизни, о предназначении. Ему особенно нравилось, что она старше его, опытнее и умнее. Он верил ей во всем, как никогда никому не верил.
Отношения их развивались стремительно. Все чаще они встречались взглядами и не отводили глаз, все чаще будто ненароком касались друг друга...
Некоторое время их сдерживало опасение навлечь на себя гнев и суровое наказание Великого Солнца и всей колонии, но удержать влюбленных не под силу даже настоящему шаману и колдуну.
Как-то светлой летней ночью, чинно прогуливаясь по берегу пруда, они вполголоса заговорили об определяющей роли семьи.
– Семья для человека – это и есть модель мироздания, – вещал Степан Антонине, которая прижималась к его мускулистой руке. – Весь мир – это наша семья. Мы же говорим – мать-земля, государь-батюшка. То есть и природные, и социальные явления отождествляем с семейными отношениями. Богородица – это собирательный образ матери. Когда ребенок еще не сознает ни собственной личности, ни отношений... Все добро, вся ласка мира – это и есть Природа, Мать, Богородица.
– А отец? – спросила Антонина.
– Это что-то таинственное, всемогущее и невидимое! – улыбнулся Степан. – Он где-то в недосягаемости! Ребенок чувствует его на расстоянии, но не знает, не видит. Отец – это Бог!
– Почему на расстоянии?
– Потому что мужчина всегда вне этого узкого круга – матери и ребенка. Он на охоте, на работе...
– А женщина – она хранительница очага. Продолжательница рода. Мать, – подхватила Антонина.
– Ты все понимаешь! Я так рад, что ты говоришь со мной! – Сердце Степана захлестнуло горячей волной благоговения перед прекрасной, необыкновенно умной женщиной. – У меня никогда никого не было. Эта колония – моя семья. Отца никогда не было. И мать... Я же для нее... Ну... Потом расскажу.
Легкий туман стелился над водой. Шелестели у берега камыши. Небо светлело розоватым отблеском на низких облаках.
Ему захотелось немедленно сделать что-то необыкновенное, волшебное и прекрасное для этой божественной женщины, чтобы она убедилась, насколько глубоко, искренне и горячо он любит ее!
– Я никогда не встречал... людей таких... умных и прекрасных, – выдохнул он, стыдливо пряча глаза, полные слез.
Антонина, видя его крайнее смущение, почувствовала прилив сострадания и жалости к пареньку, которому выпала суровая доля, такой тяжкий крест.
– Но ты достоин любви! Ты сможешь все преодолеть! – воскликнула она с жаром, обняла его и решила немедленно бежать прочь, чтоб не... переступить опасную черту, не опошлить чувства банальным сексом.
– С тобой я чувствую себя мужчиной, – Степан повернулся к Антонине лицом и положил ей руки на плечи.
– Все, – Антонина решительно отвела его горячие ладони. – Ты должен уйти. Поворачивайся и уходи. Мне нужно немного побыть одной. Уходи!
– Уходи? – разочарованно переспросил Степа.
Антонина согласно кивнула.
Степа, растерянно улыбаясь, послушно повернулся и побрел прочь.
Он вышел на светлую поляну и увидел вдалеке огонек костра дежурных в колонии.
«Сидят, – радостно подумал Степа, – и ничего не понимают в жизни. Настоящие дураки! Заладили одно и то же... Бубнят с утра до вечера – бу-бу-бу... Как хорошо, что у меня есть Тоня! Она – вся моя жизнь! Все, что мне нужно в этой жизни, – это она!»
Он с тревогой представил, как она блуждает в холодном тумане... Одна, хрупкая и беззащитная. Бродит в лесу... Где ее могут выследить местные деревенские хулиганы.
– Боже мой! – испугался Степа, поворачивая назад. – Надо ее хотя бы проводить. Но... Я же обещал? Хорошо! Я не буду ей мешать. Я издали буду охранять ее! Только увижу, и все!
Чтобы не напугать и не помешать Антонине, Степан на цыпочках подкрался к берегу пруда и обнаружил на траве... ее белые одежды... Скомканные и брошенные.
Степан испуганно огляделся – никого.
Тут же послышался легкий плеск – вдалеке виднелся белый силуэт. Совершенно обнаженная Антонина выходила из воды на берег!
Степан замер от потрясения, от восторга!
Антонина, видимо, не заметила его в тумане на фоне темных деревьев. Она сладко потянулась, подняла руки над головой, потом опустилась на корточки и без плеска легла в воду.
Ей было так хорошо! В теплой воде, укрытой по поверхности тонким пледом тумана. Она провела рукой по глади, ощущая тепло воды и прохладу воздуха, и не удивилась, когда ее пальцы коснулись чьей-то горячей руки.
Степан, стоя в воде на коленях, приблизился к ней и бережно коснулся плеча, поддерживая и лаская.
Антонина, закрыв глаза, доверилась его рукам...
Его губам...
Когда пылающая волна любви и нежности захватила ее сердце, она повернулась к Степану, обвила руками его шею, прижалась к груди...
Степа под самым сердцем почувствовал ее горячие круглые груди, нежные, упругие...
А на вкус ее губы оказались сладковатыми и пьянящими.
Она сама нетерпеливо обняла его ногами, сама нашла рукой и впустила его в себя...
Это была самая прекрасная ночь в его жизни.
Счастливые, они плавали в пруду, ныряли и целовались.
Ночь любви... Бесконечная и чарующая. Рассвет любви...
Когда первые заспанные колонисты неохотно потянулись к пруду умываться и молиться поднявшемуся над лесом солнцу, Степан выпустил сладко утомленную Антонину из своих объятий.
Весь день они как заколдованные бродили друг за другом с мечтательными сонными глазами, не видя и не слыша никого вокруг.
И ни для кого в колонии не осталось секретом то, что произошло между ними этой волшебной ночью.
Это же происходило и на следующую ночь, и на следующую...
Для Антонины, спохватившейся только через неделю, сразу же стало ясно, что оставаться в колонии им больше нельзя. Опасно. Обязательно найдется завистник, либо бесстыдный наблюдатель, либо преданный фанатик, который доложит проходимцу, мнящему себя Великим Солнцем, об их любви. И тогда они обязательно разнюхают и о машине, и о фотоаппарате, и о записях. Тем более что у них, у колонистов, как показалось опытной Антонине, должны были существовать какие-то значительные побочные доходы. Слишком уж не соответствует образ жизни Великого Солнца, его капризы тем «прибылям», что обеспечивают огороды с петрушкой и огурцами. Наверняка какой-то криминальный бизнес. Может, попрошайничество? Может, поборы верующих?
