– Нет, нормальный. Только постоянной девушки нет. Так, случаются время от времени.

– Боишься привязаться?

– Ну... Зачем мне все это? Семья мне ни к чему. Я и с матерью-то, как... Мы были друзьями, товарищами. Без отца. Все, только мы одни. Вдвоем. Напарники... Семьи, честно говоря, я и не помню. Так, отрывочные воспоминания.

– Видишь, человек помирает?! – яростно прохрипел с соседней койки морщинистый дедок. – А ты, падла ментовская, и тут его достаешь! У него горло от уха до уха перерезано, а ты его разговорами мучаешь! Эй, клизьмы! Уберите мента из палаты! Здесь больничка или кумовская хаза?

– Дыши ровнее! – рявкнул на него Гордеев. И спокойно добавил вежливым голосом: – Успокойтесь, гражданин, у вас поднимется давление. И температура.

– Да я! – приподнялся морщинистый. – Мне терять нечего! Я тебя так распишу! Пустите меня! Я тебе хлебало твое позорное!.. Да я тебя натяну до самой...

И тут Гордеев произнес некоторые волшебные слова.

Дело в том, что однажды, еще на студенческой практике, будучи юношей домашним и впечатлительным, он в группе студентов-юристов во время практики в прокуратуре присутствовал на осмотре места происшествия. Естественно, солнечный радостный денек, а по контрасту – мрачная подворотня на Старо- Конюшенном, изувеченный труп в луже крови. Следователи и эксперты суетятся, начальство слетелось. Постовые зевак разгоняют. Все при деле. И тут через все ограждения прорывается некий товарищ в костюмчике и белой рубашке с галстуком. Несмотря на раннее утро, он уже был, что называется, в полном атасе. Ноги его заплетались, руки не слушались. Глаза разбегались в разные стороны. Но он ощущал себя львом. Сфокусировал глаза на группе следователей и экспертов, мгновенно вычислил старшего – дежурного следователя – и набросился на него:

– Гражданин старший ответственный! Вы должны объяснить мне все по порядку. Что здесь случилось без меня? Кто это сделал? Почему? И кто такое безобразие допустил? Почему не оказывается срочная медицинская помощь на дому?

Дежурному следователю некогда было даже милиционера позвать. А может, и нарочно? Он просто развернул пьянчужку за плечи и подтолкнул к детской песочнице:

– Вон видишь, стоит здоровенный пузатый мужик? Руки в брюки. Мы тут горбатимся, а он смотрит и молчит. Это наш самый главный. Ты у него спроси. Он тебе отрапортует. По форме.

Следователь опять за дело принялся, а этот... Подошел к водителю милицейского «рафика», нахально ткнул его пальцем в громадное пузо и скомандовал:

– Кто позволил вам такие безобразия в нашем дворе? Вам что, не доложили, что это кооператив работников Министерства внешней торговли?

Водитель автобуса опешил от такой бесцеремонности. Какое-то мгновение он смотрел вниз на грозного алкаша, потом открыл рот и сказал. Как Зевс-громовержец!

Фраза была не очень короткой. Минуты на две. Но! С первого же слова птички перестали петь, казалось, и солнышко замерло на небе, облака перестали плыть, затихли машины на дорогах, замерли люди, как в детской игре «замри-отомри». В образовавшейся абсолютной тишине, как в космическом вакууме, на всю вселенную прозвучали подлинные волшебные слова! Настоящий, ничем не испорченный русский трехэтажный мат! Без трусоватой пошлости и омерзительной грубости. Простой, кондовый, как сама земля. Крепкий и мудрый.

– Прожевал? – водитель заботливо похлопал гражданина по загривку. – Глотай!

Проглотив последнее слово, мир завертелся снова. Но уже иначе. Будто что-то важное и нужное случилось.

Пьяница перестал качаться, наморщил лоб и поклонился.

– Спасибо, ты настоящий друг! – сказал он водителю милицейского автобуса.

И, скромно отойдя в сторонку, снял пиджак, сбросил туфли и лег в песочницу – спать.

Эти по-настоящему волшебные слова Гордеев запомнил на всю жизнь. С первого раза. Как прекрасные стихи. Но пользовался ими только в особых случаях.

И сейчас Юрий почувствовал, что морщинистый дедок будет бузить против него всю палату, специально сорвет сегодняшний разговор и сделает невозможным все дальнейшее общение в тюремной больнице, что он хочет подчинить себе адвоката с воли, заставить его лебезить перед всей палатой, выполнять его поручения. За разрешение общаться с Игорем.

На всю палату, уверенным грубым голосом Гордеев высказался от души!.. Волшебные слова!..

Пациенты перевели дух. Морщинистый удовлетворенно отвалился на подушку.

– Так бы сразу и сказал, – заулыбался он. – Настоящая блатная музыка. Учитесь, бакланы! А ты давай. Давай. Мы тебе мешать не станем. Все! Я сказал. Без базара!

Но разговаривать с подзащитным сегодня уже не было ни желания, ни возможности. Гордеев только для утверждения своей победы посидел еще немного возле Игоря, пошептал с ним о всяких пустяках.

На Игоря тоже произвели впечатление волшебные слова. Он стал отвечать охотнее, перестал зажиматься. Но по-прежнему держал дистанцию, не откровенничал.

Уходя, Гордеев оставил на стуле полиэтиленовый пакет с блоком недорогих сигарет.

– С понятием мужик, – оценил его авторитетный морщинистый. – Хоть и молодой еще. Адвокат, говоришь? Ничего-ничего, обтерхается. Обвыкнется. Будет из него толк.

...И снова коридоры, лестницы, сетки, решетки.

Бориса Антоненко Гордеев встретил у выхода с территории Бутырки.

– Жаль, что не застал тебя в больнице, – нахмурился следователь. – Хорошо бы вдвоем поговорить с Игнатьевым. Он тебе больше доверяет. Так бы и распасовали на пару. Я бы припугнул, а ты бы пожалел.

– От него сейчас ничего не добьешься.

– Очень плох?

– Да нет. Как врач говорит, еще не преодолел суицидальные намерения. А так... Только кожу порезал.

– Да... Хорош серийный убийца.

– Если бы Игнатьев действительно был опытным «мочилой» или подготовленным диверсантом и при этом захотел бы по-настоящему попасть в больницу... Хотя зачем ему это? Но, я думаю, он бы что-нибудь другое сделал. А не демонстрировал бы так наглядно свою полную беспомощность.

– Ну. В этом есть что-то...

– Ты же серьезный профессионал, Боря. Ну как ты можешь настаивать на его виновности? Он или еще кто-то за ним, а скорее всего, и то, и другое, специально морочат нам голову. Его подставили. А он – пацан! Морочит неумело. Примитивно. А ты... Ты ему подыгрываешь. Вот что получается на самом деле. Он невиновен, его надо выпустить на свободу!

Вся площадь залита солнцем. И огромная белая стена отражает свет и жар, как зеркало. Духотища страшная!

– Давай в тень отойдем? – предложил Антоненко.

– Куда?

– Можем в скверике возле «Новослободской» пивка попить.

– Я же за рулем!

– А я тебе пепси возьму.

– Да ну тебя. Могу подбросить, куда скажешь. У меня еще часа полтора свободных, – Юрий поглядел на часы.

– Нет уж. Игоря я все-таки проведаю, допрошу по поводу попытки суицида. А потом у меня очень важное дело. Допоздна.

– Ну пока.

– Я подумаю насчет твоего ходатайства, – кивнул на прощание Антоненко.

И они разбежались. Гордеев отправился в свою консультацию по старым делам, а потом – готовиться к желанному свиданию с несравненной Ликой.

Борис Антоненко застал палату в медсанчасти в послеобеденном оживлении. Видимо, они что-то обсуждали, спорили. Но, увидев входящего следователя, все настороженно замолчали.