неловко и ручку обронил. Она по столу покатилась да с твоей стороны на пол. Ты, как человек интеллигентный, нагибаешься поднять, а тебе пресс-папье по загривку – хрясь, и мордой на пол. Подписывай, что распивал, а то до утра здесь просидишь. А тебя девушка около метро ждет... Нет, адвокат, ты меня на этом не поймаешь. Ты и соседки моей в глаза не видел. Если бы видел, так не сказал. Другое придумал. Она ж глуха, как тетерев на токовище. Никакого алиби представить мне не может.

Гордеев задумался. Что-то здесь не так. Может, с психикой у парня не в порядке? Что же он сам себя топит-то? Неужели на весь белый свет в обиде? Народный мститель. Тогда еще интереснее.

Внутри Юры Гордеева заскреблось профессиональное. Досада. Ну никак этого парня понять не может. Какая тут защита? Впору за учебники и психоанализ снова садиться.

– Слушай, а может, ты евгеникой увлекаешься?

– Чем?

– Наука такая была. Вроде генетики наоборот. Приверженцы этого учения негров призывали стерилизовать, проституток и психов, а также людей со всякого рода недостатками. Только беда в том, кто и из каких критериев в определениях будет главным. Фашисты, между прочим, на вооружение сразу взяли.

– А я-то тут при чем?

– Так уж и ни при чем? Судья тебе не понравился? Молдаванин? А посадят, пенитенциарная система наверняка не по вкусу придется. Ларечник – хам. Следующий кто? Может, на меня бросишься? Чистильщик. Вроде бабушек, что бутылки собирают. Их санитарами жилых массивов еще называют. Скоро в Гринпис значки и униформу выдадут. Защита окружающей среды как-никак.

Игнатьев отрешенно смотрел в окно.

– Ладно. Дай закурить, что ли...

Игнатьев достал пачку, которую принес ему, некурящему, адвокат.

Закурил.

– Ты и в армии не начал? – спросил Гордеев.

– Зачем?

– Тоже верно. А я раньше курил. Был у меня такой период. Дом на главной улице. Самый большой. На чердаке голубятню построили. Школу прогуляешь, был такой период – учиться надоело до смерти, я себе каникулы устроил, – заберешься на чердак и с голубями разговариваешь. Восхищенные твоим подвигом девчонки свои завтраки на чердак таскают, а ты смотришь с высоты, у нас прямо под домом школа была, на школьный двор. Как там твои дураки-одноклассники друг за дружкой гоняются, девок тискают, нет-нет да затянешься бычком после взрослых.

Гордеев сознательно вспоминал свое детство. Очень хотелось вывести парня на откровенность. Пока все попытки наладить контакт обрывались, стоило только задеть за живое. Может быть, воспоминания детства помогут...

И в этот момент адвокат понял, что нащупал. Лицо Игоря как-то жалко дернулось, и на мгновение показалось, что он вот-вот заплачет.

Адвокат попал по больному.

Было раннее утро. Они сидели в лодке метров в тридцати от берега. Игорек рядом с мамой. Брат ближе к отцу. Из-за леса показалось солнце. Сразу на колокольне церкви вспыхнул купол.

Мама, дожидавшаяся солнца, достала из сумки книжку. Теперь можно было читать. Она не переносила рыбалку, но ездила со всеми вместе, справедливо полагая, что так для семьи будет лучше. Игорек тоже не очень жаловал рыбалку. Не понимал, как это можно часами ничего не делать и только смотреть. Он оживлялся тогда, когда начинался клев. Ему безразлично, что и как клевало. Клевал ерш – хорошо. Он клюет смело. Видно сразу. Под ногами у каждого стоял свой бидон. Туда складывали мелочь. Когда мелочи хватало, отец начинал ловить на живца. Ловля на живца больше всего претила Игорьку. Казалось несправедливостью, ведь ее, рыбу, уже один раз поймали и приговорили. Зачем же приговаривать второй раз? Ради более крупной? А брат ловил – и ничего. Правда, насаживал все-таки отец.

В тот день клев прекратился только в полдень. Отец был счастлив. Да все были счастливы. Он сходил в поселок, купил себе пива, а детям и жене лимонад. Напиток был теплый, но Игорь помнит его вкус и сейчас. Это самый чудесный лимонад «Крюшон», который он когда-либо пил.

Потом отец очень медленно собирался, и мать заметила это. Поняла. Предложила остаться до вечера. До последнего автобуса. Пусть дети побольше побудут на природе. На самом деле все делалось для того, чтобы он снова отплыл на прикормленное место и выловил еще с десяток окуней.

Это оказалось последнее лето, когда они были все вместе. Потом отец ушел к медсестре, у которой лечился в санатории. Вместе с ним ушел и брат. Так поделилась дружная семья. Из-за какой-то медсестры...

– Я устал. Давайте заканчивать, – попросил Игорь.

– Естественно. Устал. И при том, что я не следователь. Мне довольно того, что ты сам расскажешь. Не беспокойся. Мне будет нужно, я все раскопаю. Между прочим, раньше следователем в прокуратуре служил. Возьмем, к примеру, место рождения...

Следователь сделал вид, что роется в бумагах, хотя прекрасно помнил, что родился тот в Рязани, что отец военный. Ему важно было понаблюдать за реакцией. Когда адвокат предавался воспоминаниям детства, подследственный потемнел лицом, будто вспомнил что-то тревожное из своего.

– Вот... Место рождения село Канабеево Рязанской области... Дом, что ли, свой? – спросил Гордеев.

– Отец на рыбалке был, ну и мать с ним до последнего. Еле успел до больнички дотащить.

– Счастливый ты.

Игорь поднял на адвоката ставшие больными глаза.

– Две макушки у тебя. А с двумя макушками счастливые рождаются.

– Вы уже говорили.

– Разве? Это ничего. Лишний раз похвалить не грех. Отец-то военный?

– Десантник.

– Значит, у генерала Слюсаря служил. Рязанское высшее? Хороший генерал. Боевой. Афган прошел. Настоящий Батя. А вот скажи, у вас там, где служил, Батя настоящий был?

– Какое это теперь имеет значение?

– Прямое. У тебя еще усы не начали оформляться. Так? Как у телушки на махнушке. А тогда ты совсем сопляк был. Если рядом с тобой человек настоящий, и сам поневоле заразишься. Мне с командиром повезло.

– Это никакого отношения к моему делу не имеет.

Что-то тут не того, подумал адвокат, все время при упоминании о службе в армии парень кровью наливается. Вон как пальцами хрустнул. Нет, в этом простом деле не все так просто. Еще адвокат подумал о том, что больше никогда не будет брать дел вот так с панталыку. Подумал и тут же вывел резюме – будет, еще как будет. Собственно, почти все так называемые «платные дела», за редким исключением, вел с чужой подачи. Нет, были, конечно, рутинные, по долгу службы, так сказать, «бесплатные» по назначению следствия или суда, но проходили они относительно спокойно и больше из разряда бытовух. Пьяные разборки. Подросток, убивший свою мать, которая вздумала читать ему мораль после родительского собрания.

Что на сегодняшний день он может сказать парню? Что на него хотят нацепить нераскрытые «мокрые» дела. Этот «паровоз» может сдвинуть и потащить за собой такой состав нераскрытых убийств... Главное – не сопротивляется. Безучастен к собственной судьбе. А если завтра еще парочку трупов подкинут и он сознается? Нет. С такой постановкой вопроса Юрий Гордеев был не согласен. Он вообще был болезненно правдив. Потому и с женщинами не все получалось. Просто с детства объяснили, что врать по мелочи – себе в убыток. Придется все время помнить, держать в голове, что ты соврал одному, а что другому. С некоторых пор Гордеев стал чувствовать себя в этой ипостаси неуютно. В конце концов сколько можно? Кругом все строится по-иному, а он все донкихотствует. И парень этот... Надо бы настоять на судебно-психиатрической экспертизе. Чувствовал Гордеев нечто общее между собой и двухмакушечным счастливцем. Одновременно, как говаривал Ницше, ощущал, что даже самый правдивый человек в конце концов приходит к пониманию, что он всегда лжет.