такие громадные аппетиты, как у этой старушки. Нас устроили и двенадцать тысяч за два часа утреннего спектакля. В плюсах двенадцать тысяч. А в минусах душевная травма от встречи с такой хищной, прожорливой и жадной до идиотизма акулой-пенсионеркой. Минус прокат микроавтобуса с водилой, минус гонорары семи человек – настоящих народных артистов, профессиональных актеров. Всех больших и малых театров. Грим, костюмы... Реквизит тоже дорого стоит!

– Артисты! Красиво жить не запретишь! – восхищается седой.

– Это дорогая идея! – оценил Баклан.

– Но увы, – развел руками борзый парень, – ничто не вечно под луной! И это счастье отлетело. Слишком много плагиаторов. Бездарных! Народ из-за них стал пуганый, дерганый! От всего шарахается. Совсем невозможно работать! Где наша прославленная щедрость души? Где размах? Почему я не вижу широких улыбок на лицах клиентов? Никто и не обещал им вечного блаженства... за такие деньги! Но этот час! Этот сладкий час! Томительного предвкушения... Предчувствия богатства! Почти любовное наслаждение. Это дорого стоит! – патетически восклицает борзый. – Как молодой любовник ждет свиданья... Так я... Минуты жду...

– А вот я слышал, – перебил его актерский полет Баклан, – как работают люди в Серпухове. На большом рынке примечают лоха с толстым лопатником. Желательно, чтоб там были прессы одинаковых купюр. И когда он выходит с рынка, его догоняет толпа возмущенных граждан, которые волокут за собой упирающегося продавца в белом переднике. «Вот он! – кричат и хватают лоха за рукав. – Все мы видели, как он с вашего прилавка деньги украл! Все свидетели!» А продавец отпирается, руками машет: «Не видел я этого гражданина! Он ко мне не подходил! Оставьте его в покое!» И получается, что этот лох вместе с продавцом против толпы свирепых свидетелей! Они вдвоем – умные и честные – против толпы дураков! Выясняется, что у бедного продавца кто-то систематически крадет деньги с прилавка. А доброхоты вроде бы его выследили и хотят правосудия! Вот он – этот лох! Все галдят, орут, хватают лоха! Потом продавец говорит, что у него все купюры были меченые! И все на месте! Но там, на прилавке... Свидетели в горьком разочаровании, извиняются, уже готовы отпустить лоха, готовы поверить продавцу... Но один из свидетелей, самый въедливый, противный и резкий, как понос, требует у лоха, чтоб тот показал свои деньги! Если там нету меток, то чего тебе бояться? Нечего! И вот прямо перед твоими глазами, при десятке свидетелей какой-то тупорылый пацан корявыми пальцами пересчитывает и рассматривает твои деньги, лениво возвращает... Все расходятся в полном разочаровании. Лох облегченно вздыхает! Облегченно – ровно на половину своих капиталов!

– Это не по нашей части, – хмыкнул борзый. – Это чистопородная ломка, а мы лохотронщики. Разная специализация. Там ловкость рук, а у нас тонкая французская игра. По системе Станиславского.

– Да понятно, ясный пень! Заканчивай ликбез. – Амбал отыскал глазами Аслана и позвал ближе. – Так что, будем слушать твои истории про любовь?

– Народ хочет слушать? – спросил Аслан.

– Часок продержимся, – пообещал писклявый. – Валяй, заводи шарманку!

– У нас в городе, – начал Аслан, – было два старинных рода. Таких древних, что уже никто и не помнил, из-за чего между ними когда-то возникла вражда. Просто они старались никогда не встречаться, не пересекаться, чтобы не навлекать на себя неприятностей. И вот однажды в одном из прославленных московских институтов чеченский парень обратил внимание на одну прекрасную девушку, которая тоже оказалась чеченкой! Они познакомились на новогоднем балу. Все в масках! У них маскарад был!

– Стоп, стоп, стоп! – Амбал встал и грозно расправил могучие плечи. – Ты что, ясный пень, дурачить нас надумал? Ты нас за дураков держишь? Думаешь, мы никогда в кино не ходили? Братаны, да он же нам фильм пересказывает! Про итальянцев! Я сам его видел по видику у шурина! Там еще братишку у этой шмары прирезали! Шпагой!

– Вы же сами просили мировую классику! – оправдывается Аслан.

– Кто это тебя так просил? Покажи гадика!

– Я думал, что вы все просили...

– Этот просил? – Амбал приподнял за грудки Баклана.

– Магомадов, на выход! – крикнул в окошко дежурный надзиратель.

– Вот оно, как в кино, – обрадовался Аслан, пробираясь к двери. – Вовремя позвали!

Если б он только знал, на какую встречу его вызвали!

Не в камере, не в кабинете...

Его молча провели по коридорам...

На одном из поворотов надзиратель неожиданно скомандовал:

– Лицом к стене! Отойди правее! Еще!

Аслан оказался в темном углу – под лестницей.

По удаляющимся шагам Аслан определил, что надзиратель ушел.

– Тихо! – над самым ухом прошептал кто-то и двумя мощными пальцами, как железными клещами, сдавил шею сзади. – Я тебя раздавлю, как котенка! Стой и слушай меня внимательно! За то, что ты, с- сучонок, жену мою обрюхатил... Что подкинул мне своего выблядка... Ну ничего... Теперь все будет как я захочу! Вы все у меня попляшете! Просто подохнуть у тебя не получится! Раз уж ты сам к нам в Россию пролез. Все получишь сполна!

– Да, как скажете, – испуганно шептал Аслан.

– Признавайся во всем! – Марченко горячо дышал ему в затылок. – Хуже будет. Сгноим! Пожизненно!

– Сознаюсь... Сознаюсь во всем. Что нужно сказать? Кому?

– Ты мне мозги не заплетай! Сам понимать должен! А не сможешь, тебе помогут. Тут есть добрые люди...

Приближающиеся шаги, покашливания надзирателя прервали их волнующее свидание.

– Вякнешь – искалечу! – И на прощание Марченко до хруста больно сдавил шею.

– Выходи, что ты там прячешься? – сурово прикрикнул надзиратель. – Поднимайся по лестнице! – И ключом открыл перед Асланом решетку перегородки.

По запутанным коридорам они вернулись в камеру.

– Плохие новости? – Баклан перехватил скорбный взгляд Аслана. – Что-то ты быстро вернулся. Кто-то умер?

– Не знаю...

– Братаны! – крикнул кто-то с верхних нар из-под окна. – Тут малява пришла! Для чеченов. Седой, получи телеграмму!

– Может, тебе и расписаться? – Седой протянул руку.

Его схватили за руку:

– Не шути, седой, не надо. Мы и сами тебя распишем...

– Без базара, – согласился седой.

С нар едва слышно прошептал кто-то:

– Тут пишут, что вашего Аслана водили с ментом на терки. Продуй, он стучит куму?

– Проверю.

– Сегодня доложишь.

– Заметано!

А в это время Марченко, нахально развалясь в мягком кресле, беседовал с мягко улыбающимся начальником, который чинно сидел в своем тихом служебном кабинете под затейливым портретом железного Феликса Эдмундовича, выполненным умелыми руками зеков из разноцветного шпона всевозможных древесных пород.

Начальник всего несколько недель назад заступил на должность. Еще не успел набраться необходимой солидности. И вел себя чрезвычайно демократично.

– Дело запутанное, сложное, – объяснял новичку опытный Марченко. – Без твоей помощи, полковник, мы ничего не сможем раскрутить.

– Понятно, я записал.

– Конечно, пресс-хата – это не наши методы работы, – Марченко закатил глаза к потолку, – но нельзя отказываться от благородного порыва наших добровольных помощников даже из числа заключенных.