– После института я должен был сразу же вернуться домой, меня распределили в Грозный, – рассказывал Аслан. – Ну, понятное дело, национальный кадр. И отец, конечно, помог. Но я домой не попал! Меня в институте в тот же день после получения диплома вызвали в отдел кадров и вручили повестку в военкомат. Я думал, что это нужно, чтобы сняться с воинского учета, чтоб домой ехать... А меня упекли в армию.

– У них план горел, – сразу определил амбал. – Я точно знаю. Всегда гребут кого только ни попадя. Им бы только поголовье насчитать.

– Летом, в июле! Вот, – Аслан причесал ладонью растрепавшиеся волосы, – и оказался я в глухом лесу в ближнем Подмосковье. Зеленая деревянная казарма, разделенная на две части. Слева дивизион, справа станция слежения и наведения. Войска противовоздушной обороны страны. Так и назывались. Служба была нетяжелая, но противная. Потому что у нас была самая настоящая дедовщина. В первый же день мы увидели, как старослужащие солдаты посылают матом молодого лейтенанта, а тот только хмыкает и ответить ничего не может.

– Ясный пень! – комментировал амбал, будто на диване перед телевизором. – У нас на флоте совсем другой расклад. Каждый спец должен подготовить из салаги себе замену. И на дембель только тогда уходит, когда салага классность подтвердит. Ну вот и получается, что старикам приходится каждому своего салагу тащить, чтоб тот не скурвился на зачете.

– Какой еще дембель... – подхватил Баклан. – Демобилизовать могут только по болезни или из-за увечья.

– Умница! Приедешь домой, возьмешь с полки пирожок, – отмахнулся от него седой. – А теперь заткни свой хлебальник! Дай послушать человека!

– Ну каждый сам понимает, что такое армейская служба. – Аслан задумался. – В первый год чуть не сдох... А после армии, через год или два... Вспоминается только самое смешное. И приятное. Как мы с друзьями сбежали на полигон. Купили в деревне самогона, выжрали в лесу... А потом нас искал весь полк. Нашли. Дали по пять суток губы!

– По пять суток? – не поверил Баклан.

– Полковник распорядился, – уточнил Аслан. – А вот был еще случай. У нас совершенно секретная часть. Так называемый кадрированный полк. Так вот на территории самых тайных, самых секретных подразделений деревенские бабки повадились грибы собирать. А там мало что секретные пусковые ракетные установки, так еще и радиоактивным окислителем баки заправляют. Грибов там развелось! Больше, чем травы! Да все крупные такие! Но эти грибы... в темноте светятся!

– Правда? – вытаращил глаза седой.

– Ну почти что светятся, – сбавил немного Аслан. – Счетчик Гейгера аж трясется от писка! Наш полкан каждое утро начинает с раздолбона всем нарядам: «Никаких старух на территории части! Стреляйте на месте! Тому, кто мертвую старуху в штаб притащит, сразу же билет домой! На десять суток, не считая дороги!»

– Ну тут, поди, и перестреляли всех старух, к чертовой матери? – догадался амбал.

– Никак нет. – Аслан продолжил рассказ. – Старушки эти не просто так попадали на грибные места. А за определенную мзду. Они солдатам приносили все, что запрещено. Самогон, например. Или вот, к примеру, отправляешься ты на дембель. Или в запас, как тут правильно подсказывает товарищ Баклан. Тебе обязательно нужен дембельский альбом. Как без него? А в этом альбоме, ясное дело, нужны фотографии. Где ты изображен в бравом виде с боевыми товарищами на фоне секретного объекта. А как ты такую фотографию сделаешь без фотоаппарата?

– У нас тоже в части были запрещены и радиоприемники, и фотоаппараты, – сообщил Баклан. – Вплоть до трибунала.

– Давай дальше, Аслан, рассказывай.

– Ну... То ли бедная старушка что-то не то сказала, то ли еще чем солдатика обидела... Но один наш черпак под стволом притаранил старуху в штаб. Вместе с грибной корзинкой. Ну тут, кончено, слетелись все офицеры, стали бедняжку стыдить, что она по секретным объектам шастает, объяснили ей популярно, что грибы радиоактивные, даже счетчик Гейгера ей продемонстрировали для наглядности. И тут, вынимая из корзинки грибы для показательного замера... получилось так, что вывалился у бабушки фотоаппарат! Так и... обалдели мужики! Друг на дружку смотрят, разинув пасти. Все понимают, что старуха фотик солдатам несла для дембельских альбомов, а сделать уже никто ничего не может. Ведь настучат командованию! Каждый на всех! Вот и пришлось им вызывать военных дознавателей. А пока заперли горемычную старушенцию... в секретной части вместе с картами. С перепугу. Перестарались.

– Где? – спросил амбал.

– В штабе есть такая совершенно неприступная комнатка. С решетками, с железной дверью. Где хранятся самые секретные документы, карты расположения всех самых важных объектов... Называется такая комнатка – секретная часть, – пояснил Аслан. – Не в чулане же со швабрами преступницу запирать. Это не солидно.

– А вместе с картами?

– То-то и оно. Фотоаппарат ей бы еще простили. А то, что она в самом сердце всех военных тайн сидела почти целые сутки... Короче, больше эту старушку никто не видел. Отвезли ее, как говорили, в Главную военную прокуратуру.

– Пошла старуха по этапу.

– Покушала светящихся грибочков старая карга! Теперь будет рубать урановую руду в заполярном карьере!

– Да нет, если такие важные карты были, то будет в одиночке пожизненно сидеть, – рассудил Баклан. – Ей же недолго мучиться. Год-полтора... Помогут добрые военные врачи. Подсадят на наркотики. Скрасят пребывание и сократят срок. Одновременно.

– А солдат?

– Полковник сдержал слово. Отпустил его на десять суток домой. Только и он к нам больше не вернулся. Перевели его от греха подальше. То ли в Североморск, то ли на остров Врангеля. За особые заслуги, – закончил рассказ Аслан. – Многие мои однополчане хотели ему задницу прострелить. Жалко бабульку- то.

Больше рассказывать об армии не хотелось.

Потому что с каждым случаем он становился все ближе и ближе к главному событию не только своей срочной службы, но, может быть, и всей своей жизни. Личной... А она и так одна – с любой стороны только и есть, что личная.

Ведь там, будучи серым и незаметным солдатом, одним из сотен в общем строю, Аслан и встретил свою любовь. И она, вот что особенно удивительно, заметила его...

Армия, службу в которой он всегда считал тяжким проклятием, неожиданно стала для него источником счастья всей жизни.

Чтобы не расчувствоваться до слез, Аслан запретил себе вспоминать Лену. И то, как они впервые встретились в солдатской чайной. И как потом гуляли за мастерскими авточасти, скрываясь от патруля. Как Аслан помогал ей готовиться к экзамену по английскому языку. Часто бывал у них дома. Ее родители до поры до времени относились к нему с доверием. А он... Это получилось само собой. Да и не могло быть без этого.

– Мы же честно хотели расписаться, – шептал, засыпая в свою очередь на нарах, Аслан. – Это же они вдруг стали против...

...Не хотел будущий тесть офицерскую честь заместителя командира по тылу пошатнуть, чтоб его единственная дочь с простым солдатом расписывалась. Да еще чеченцем...

Дождались весеннего увольнения.

Помчался Аслан к родителям. И застал больного отца, совершенно беспомощную мать. Отец не писал сыну о ее болезни в армию, чтоб не волновать напрасно, как он объяснил. От внезапно обрушившейся неизлечимой болезни мать превратилась в совершенно неузнаваемого человека – этакая сморщенная старушка, лишь отдаленно похожая на ту красивую, полную женщину, которую Аслан привык видеть. Отец тоже тяжело болел, но пока держался.

Маму выписали из больницы. Она знала, что умирает.