Несколько минут в смешавшейся толпе новобранцев и старослужащих слышались звуки ударов, вскрики, стоны и пыхтенье.

Геня Боровский (даром что пацифист) разил врагов могучими кулаками направо и налево, едва успевая уворачиваться от медных пряжек. Его правый глаз был подбит, из рассеченной губы струилась кровь, но, опьяненный битвой, он не замечал увечий. Дрался Геня холодно и расчетливо, стараясь не просто махать кулаками, а попадать противнику в уязвимые точки.

Алик Риневич, напротив, дрался не помня себя, как одержимый или бешеный. Страх окончательно покинул его душу, уступив место клокочущей, восторженной злобе. Его левое ухо, по которому пришелся удар пряжкой, кровоточило и раздулось, но он не обращал на это внимания. Он бил куда придется, ощущая кулаками чужую жесткую плоть, отдающуюся в суставах пальцев тупой болью.

При этом он выкрикивал яростным, хриплым голосом:

– Получи, сука! Лови плюху! Гаси его! Ага!

На какое-то мгновение Алик увидел перед собой разодранное в кровь лицо Рябого. Кровь вызвала у него смешанное чувство горячей, требующей выхода злобы и брезгливости. Он что было сил ударил по этому лицу. А потом еще раз. И еще.

– Оставь его! – рявкнул в ухо Алику Боровский. – Убьешь!

Но Алик продолжал бить по ненавистному, омерзительному лицу. Что-то хрустнуло у него под кулаком, и лицо исчезло. «Готов!» – пронеслось в голове у Алика. Он испытал волнующее, ни с чем не сравнимое чувство торжества.

В тот же момент в голове у него что-то треснуло. Под черепом ухнул оглушительный колокол, и желтая пелена затянула глаза. Звуки окружающего мира стали глухими, как будто их отделили от Алика толстой стеной. А ноги стали ватными, и Алик почувствовал, что больше не опирается на них, но не падает, а уплывает куда-то, уносимый горячим, тягучим, тошнотворным потоком.

Тут Алика вдруг затошнило, и он потерял сознание.

Открыв глаза, Алик увидел прямо перед собой белую стену. Чувство пространства возвращалось к нему медленно. Лишь через минуту он понял, что стена – это вовсе не стена, а потолок. А сам он не стоит и не сидит, а лежит на мягкой, пружинистой кровати. И еще он понял, что горячий, сухой обруч, больно стягивающий ему голову, это всего-навсего медицинский бинт.

– Ну что, очнулся? – услышал он у себя над ухом знакомый голос.

Алик слегка повернул голову, и его тут же замутило. Алик опустил веки. Даже двигать глазами было больно и противно. Едва справившись с тошнотой, Алик снова открыл глаза и посмотрел на человека, который с ним говорил. Это был Геня Боровский. Все его лицо было в синяках и кровоподтеках. К щеке был приклеен багровый и грязный пластырь.

– Что?.. – прошелестел Алик, разлепив опухшие губы. – Что произошло?

– Мы с тобой в лазарете, старик, – спокойно и весело ответил Геня. – Драку помнишь?

– Помню.

– Ну вот. Нас с тобой слегка помяли, поэтому мы здесь.

Риневич сглотнул слюну и сказал дрогнувшим от неприятного и пугающего предчувствия голосом:

– У меня что... череп сломан?

Геня усмехнулся:

– Ага, щас. Разбежался. Все в порядке с твоим черепом. А вот мозги тебе слегка встряхнули – это да. Сотрясение у тебя, старик. Простое сотрясение.

Алик с облегчением ощутил, как с его души свалился камень. Он вновь почувствовал себя живым. Пульсирующая боль в голове сразу же стала вполне терпимой, и даже тошнота стала не такой явной и навязчивой.

– Значит, сотрясение, – проговорил Алик. Посмотрел на покалеченное лицо друга и спросил: – А ты? Что с тобой?

Геня махнул рукой:

– Да ничего страшного. Пара ушибов, да вот гематома на щеке. Врач сказал, что до свадьбы заживет.

– Понятно, – вновь прошелестел Алик.

Морщась от боли и тошноты, он привстал на кровати и оглядел палату.

– Жить можно, – сказал ему Геня.

– Да... – отозвался Алик. – Можно...

Лицо Гени вдруг стало озабоченным.

– Со здоровьем у нас больших проблем нет, – сказал он. – Но у нас есть другие проблемы. Офицеры в связи с дракой подняли большую бузу. Допрашивают всех поодиночке. Так что, если тебя будут спрашивать, не говори им про драку. Скажи – упал, и все. Понял?

– Угу. А как эти... деды?

Геня усмехнулся:

– Хорошо мы их помяли. Рябого в райцентр увезли. Говорят, у него сломаны челюсть и нос. Ну и еще что-то там, я уже не помню. Вальку сломали палец. Нечем теперь будет в носу ковырять. А так – синяки и ушибы. Ничего, в общем, страшного. – Геня улыбнулся и, прикрыв глаза, слегка покачал головой. – А хорошая была драка, – сказал он. – Давно я так душу не отводил.

– Да уж, – нехотя подтвердил Алик. – А что с этим... с бешеным? Ну с тем, который на Рябого кинулся?

– С Леней Розеном, что ли?

– Ну да.

– Все в порядке. Я его потом спрашивал, зачем он это сделал. Так он и сам толком не знает. Злость, говорит, накатила. Надоело на эти фашистские морды смотреть. Молодец пацан. Тощий, но жилистый. – Геня как-то неопределенно усмехнулся и спросил: – Кстати, ты замечал, какое у него лицо?

Алик припомнил лицо Розена. Оно было тонким, как у девушки, и большеглазым. Даже странно, как это человек с таким нежным личиком смог так смело ринуться в бой.

– Ну и какое у него лицо? – спросил Алик.

Боровский подумал и сказал:

– Эффектное. Как у киноактера. Он, оказывается, в театральное поступал. В Щукинское училище. Но его не приняли. Сказали, что у него проблемы с шипящими.

– С чем? – переспросил Алик.

– С шипящими, – повторил Геня. – Это такие звуки. Он их плохо произносит. Так он теперь над ними работает по специальной системе. После армии опять поступать будет.

– Сам-то он цел? – спросил Алик.

Боровский кивнул:

– Да. Только пальцы себе ободрал об рожу этого ублюдка.

– По-бабски дрался, – неодобрительно заметил Риневич.

Геня пожал плечами:

– Ну и что? Какая разница, как драться? Главное – победить, на то она и драка. – Боровский с усмешкой глянул на друга: – Ты вот тоже не совсем честно кулаками махал. Я даже подумал, уж не взбесился ли ты.

– Это когда?

– Когда ты прыщавого после Розена добивал.

Алик поморщился:

– Эту мразь вообще убить мало.

Геня хотел что-то возразить, но тут за дверью палаты раздались голоса и шаги.

– Врач идет, – быстро сказал Геня. – Помни, что я тебе говорил: никакой драки не было. Ты просто споткнулся и упал, понял?

– Угу. А это... не слишком глупо?

Геня махнул рукой:

– Да какая, к черту, разница. Им и самим выгодно это дело замять. Так что любое объяснение примут.