– Ты что?

– Да так. Удивляюсь. До чего же оптимистичный ты человек. Может быть, рассчитываешь, что Майя сама поймала убийцу Бакатина и теперь посадила его под домашний арест?

Денис молча пожал плечами, свернул на Неглинную и остановился около офиса «Глории». Они спустились на цокольный этаж. Денис открыл дверь своим ключом. Заглянул к Максу. Того уже не было.

– Придется самому, – вздохнул он. – Не очень-то я это умею, но попробую, – сказал он Ладе.

– Может, позвонить Максу, пусть возвращается? За что, в конце концов, ты ему деньги платишь?

– Не плачу уже два месяца, – сознался Денис. – Да и честно сказать, оно и к лучшему. Не хочу сейчас ни с кем разговаривать.

– Ладно, иди к компьютеру, а я зайду к ребятам. Потом подойду.

– Хорошо.

Денис прошел прямо в свой кабинет. Слава богу, никого не было, ему действительно не хотелось никого видеть, ни с кем разговаривать. Он достал свой цифровой фотоаппарат и стал подсоединять его к компьютеру.

– Ну давай, где ты, малыш, – приговаривал он тихо.

Наконец в компьютере возникли фотографии, сделанные Денисом в доме генерала. На них был небольшого роста человечек с нервным припухшим лицом. Лица, впрочем, почти нигде видно не было, за исключением кадра, где он отрешенно уставился куда-то в одну точку.

«Кто же он такой? – размышлял Денис. – И почему Майя держит его взаперти?»

Тихо вошла Лада.

– Ну что, получились фотографии? – спросила она у Дениса.

– Так себе. Лица почти нигде не видно.

– Дай посмотрю, – Лада села рядом с Денисом за компьютер.

Он показал ей несколько фотографий.

– Странное ощущение, – произнесла Лада. – То ли дежа вю, то ли...

– Вот, пожалуй, самая лучшая фотография, – Денис, не прислушиваясь к ее интонации, вывел на монитор изображение человека, печально смотрящего в окно. Объектив четко поймал взгляд этого человека, словно специально вглядывающегося в камеру.

Лада со странным выражением лица откинулась на спинку стула, закрыла глаза рукой.

– Ты что? – спросил Денис.

Она усмехнулась и покачала головой. Потом еще раз всмотрелась в фотографию и, опять усмехнувшись, сказала:

– Ты знаешь, кто это?

– Нет, а ты? – в свою очередь поинтересовался Денис.

– А я знаю...

– Кто?

– Это Гришка, мерзавец!

– Какой Гриша?

– Тот самый Гриша Грингольц. Я тебе рассказывала.

– Ты же говорила, его убили? – Денис поднял брови.

– Угу, убили. Значит, не на смерть. Ну подлец! Как все обставил! Значит, он жив и невредим.

– Значит, жив, курилка! – повторил Денис. – А ты говоришь, плохо быть оптимистом.

Денис в возбуждении забегал по офису, размахивая руками.

– Усопший Грингольц, говоришь? – в сотый раз терзал он Ладу.

– Он самый, – с легким раздражением отвечала та. – Что, никак не можешь поверить своему счастью? Вернее, моему?

– Честно говоря, не могу. Чувствую себя героем американского триллера: узники, прикованные наручниками, ожившие покойники. Красота. Я в детстве хотел летчиком стать, думал, жизнь интересная. Хорошо, что не стал. Представляешь, какая у них скукотища: проснулся, умылся, оделся, полетал немного, спать лег. А тут такая романтика. Просто «Возвращение живых мертвецов», часть четвертая.

– Ладно, перестань болтать, – перебила Панова. – Делать-то что будем?

– К дяде поедем, – ответил Денис.

– Думаешь, он по тебе уже соскучился?

– Просто уверен в этом. Пошли скорее.

Молодые люди запрыгнули в машину и снова отправились на Петровку. Но сделать это оказалось не так-то просто. Огромная пробка растянулась на несколько кварталов. Грязнов нервничал, постоянно давил на сигнал, чем довел Ладу и окружающих до исступления, и матерился про себя на обнаглевших «чайников».

– Почему ты так дергаешься? – не выдержала Лада.

– Да потому что я уже подумал, что это безрезультатное дело, и мы никогда не докопаемся до истины! Я ненавижу проигрывать. А теперь вновь появилась надежда распутать это дело.

– Ага, рвешься в бой. Остынь. В таком состоянии плохо соображается. Дела нужно распутывать с холодной головой.

– И чистыми руками, – вставил Денис. – Они тоже не помешают. Кстати, ты знаешь, что в твоем родном отечестве – в США то бишь – стояние в пробках перевели в конкретные цифры потерь национального дохода?

– Первый раз слышу, – призналась Лада.

– Семьдесят восемь миллиардов долларов – то-то же. Больше чем весь российский годовой бюджет, между прочим.

Грязнов-старший, увидев переступившего порог его кабинета племянника с американской спутницей, с трудом удержался от улыбки.

– С чем пожаловал?

– Тут дельце одно есть, – сообщил Денис.

– Да ну? Удивил старика. Я-то понадеялся, что любимый племянничек заскочил с плюшками дядьку своего проведать после длительной разлуки, а ты разочаровываешь меня. Нехорошо.

Денис обиженно покосился на хмыкнувшую Ладу.

– Хватит издеваться. Помощь нужна.

– Ну и кого арестовать, кого к стенке поставить? Вертолет с ОМОНом заказывать, или так обойдемся?

– Обойдемся. Я думаю, автобуса со спецназом будет достаточно, – оскорбленно прогудел Денис.

– Да что случилось, наконец?!

– Нужно человечка одного из заточения вызволить. Он на дачке одной парится. Нам бы несколько крепких ребят на всякий случай, и делов-то на пятнадцать минут.

– Ну-ну, быстрый какой, – охладил пыл Дениса Грязнов-старший. – Что за дачка-то?

– А дачка принадлежит государственной важности человеку. Генералу армии в отставке Магниту Игнатьевичу Рогачевскому. Знаешь такого?

– Иди ты! – усмехнулся начальник МУРа. – Генерал армии? Широко шагал товарищ Рогачевский. Как не знать такую значительную фигуру. Он лет двадцать назад кровушки моей вволю попил, старый солдафон.

– Как это? – удивился Грязнов.

– Расскажите, – попросила Лада.

– Ох, если вкратце, этот нехороший человек однажды напился и непотребно себя вел. Оскорблял советскую милицию вообще и отдельных ее сотрудников в частности, приставал на улице к мирным, ни в чем не повинным людям и пытался укусить девушку за ногу. Поэтому я решил, что пятнадцать суток тюремного содержания подействуют на него облагораживающе, а он решил, что такие люди, как я, не достойны носить гордое звание капитана милиции, и сделал все возможное, чтобы я перевоплотился в лейтенанта. Но это еще не все, начальство мое, показывая свое рвение, отстранило меня от всех мало- мальски серьезных дел и обязало заниматься трудными подростками и бумажками. На них я убил полтора