распространяться. Лишь хмуро пояснял во время следствия:

– Шел. Вдруг – удар. Сзади. Упал. Ничего не слышал. Как встретил мальчишку – не помню...

И все.

Славик тоже отмалчивался. На вопросы приятелей коротко отвечал:

– Ну донес, ну и что.

– Тяжело было?

– А ты попробуй...

Его, правда, особо вопросами не донимали. Потому что между мальчишкой и участковым завязалась странная дружба. Уже через два месяца после ранения Митрошин неожиданно появился в школе. Надо же тому случится (почти как в кино!), что именно в этот самый момент Славика били «ледовые амбалы». Причина, нужно заметить, была вполне уважительной – отказался вместе со всеми прогулять урок физкультуры. А вышло это потому, что накануне Славик разбил зеркало в актовом зале, и теперь два ЧП на одной неделе было для него многовато – отчим запорол бы мальчишку до крови. Мать Славика всего месяц назад в четвертый раз вышла замуж и за нового супруга держалась обеими руками. У мальчишки уже был опыт общения с «отцами», и поэтому ничего хорошего он от очередного отчима не ждал. Но на этот раз отчим попался уж совсем дурной – старший прапорщик по фамилии Убейконь. Насчет коней Славик ничего не мог сказать, но вот что касается воспитания пасынка, тут старший прапорщик сразу же показал всю свою армейскую выучку. Пока мать проводила медовый месяц, Славика пороли семь раз, причем так профессионально, что в этом деле предыдущие «родители» и в подметки не годились рукастому вояке.

Значит, причина у Славика была вполне уважительная, чтобы не прогуливать вместе со всеми этот злополучный урок физкультуры. Он попытался было все по-честному объяснить «ледовым амбалам», но юные хоккеисты его не поняли. Или не хотели понимать, что, впрочем, одно и то же. Оттого и случилась драка, вернее – избиение...

Ему еще повезло, что навалились на него гурьбой и враз получилась куча мала. Гораздо хуже, когда тебя поставят к стенке и бьют поодиночке. Ударят и смеются, ударят и смеются... Так не только больнее, но и противно. Сейчас ситуация была капельку лучше – Славик барахтался на полу, скрючившись и прикрывая болевые точки, как его учил Валяев, а сверху с веселым хохотом громоздились «ледовые амбалы».

И вдруг избиваемый неожиданно почувствовал, что стало легче дышать. Да и крики почему-то стихли. Вернее, они стали другими – из радостного ржания превратились в самый настоящий щенячий скулеж. Потом появился кусочек неба. Чья-то мощная рука одного за другим выбрасывала из кучи малы мальчишек. Грозные «ледовые амбалы» разлетались в разные стороны, как пустые бутылки...

Славик протер заплаканные глаза и увидел, что это был Митрошин. Участковый помог ему подняться, встряхнул хорошенько и, обращаясь ко всем сразу, негромко изрек:

– Если еще кто-нибудь... – Он не докончил, обвел притихших мальчишек тусклым взглядом.

Этого было достаточно – Славика больше никогда не трогали. Ни в школе, ни во дворе. Но это еще не все. Вечером Митрошин пришел к ним домой, кивнув Славкиной матери, без лишних слов схватил старшего прапорщика за грудки, роняя табурет, выдернул из-за стола, где тот ужинал макаронами «по-флотски», приподнял сантиметров на тридцать над полом. Подержал немного. Несколько бесконечных для прапорщика секунд поглядел стылым взглядом прямо в глаза. Потом бережно опустил, прибавив смачно:

– Пацана не трогай. Заморю...

И хотя Убейконь вовсе не был трусом и хиляком (тоже килограммов девяносто пять имел), он не стал испытывать судьбу. Кивнул согласно несколько раз. И даже попытался на глазах грозного участкового угодливо приласкать пасынка. Но Славик увернулся...

Прошло несколько лет. Мальчишка словно обрел отца, друга и старшего брата в одном лице. И хотя Митрошин больше молчал, чем говорил, это было самым настоящим воспитанием. К удивлению окружающих, Славик занялся спортом (участковый записал его в секцию боевого самбо, несмотря на то что туда мальчишек никогда не брали), и у него стало неплохо получаться. По крайней мере, не прошло и двух лет, как он – в одиночку! – справился с двумя «ледовыми амбалами». А это уже что-то значило. Славик стал заметно выше, раздался в плечах, у него пробился черный пушок над верхней губой. Он стал разговаривать ломким баском. Но самое главное – его наконец перестали дразнить Мамочкой!

Перед самым окончанием школы Митрошин пригласил Славика к себе. Участковый жил один в однокомнатной угловой квартирке обычной панельной пятиэтажки. Подросток никогда здесь не был, и ему конечно же было любопытно узнать, как живет Митрошин. Ничего особенного он не увидел (да и что мог увидеть!), единственное, что его поразило, так это огромное количество книг. Они возвышались стопками в коридоре, они заполнили все полки бесчисленных стеллажей, они были даже на кухне...

– Ого! – не удержался от возгласа Славик. – Сколько книг у вас!

– Двенадцать тысяч, – равнодушно констатировал Митрошин.

– Так много?!

– Разве это много... Знаешь, сколько у Пушкина было?

– Нет, не знаю. Неужели больше?

– Намного больше. Ладно, хорош базарить, ты лучше давай садись. – Митрошин широким, гостеприимным жестом пригласил к столу. – Нет, стул оставь, у него ножка плохо держится. Бери-ка ты лучше табурет...

Славик послушно сел. На столе было несколько тарелок с нарезанной колбасой, салатом из свежих помидоров и хлебом. Отдельно возвышалась небольшая кучка крепких соленых огурчиков. Митрошин достал из старого, видимо, еще родительского буфета два граненых стаканчика, а из холодильника – бутылку «Лимонной» водки. Заметив удивленный взгляд мальчишки, он слегка усмехнулся:

– Надо же отметить твое совершеннолетие.

– Я же еще паспорт не получил. Сказали, только через месяц дадут.

– Что паспорт? Так, бумажка... – Митрошин умело плеснул водку в стаканы. – У нас говорят: главное, чтоб человек был хороший... Ладно, – вдруг оборвал он сам себя, – хорош болтать, давай лучше за тебя выпьем. Чтобы ты человеком стал. Настоящим. Понял? – Последний вопрос прозвучал едва ли не угрожающе.

– Понял, – пожал плечами Славик.

– Выдохни резко и глотай. Сразу все.

– Ага...

Выпили. Водка приятно обожгла рот. Подросток не закашлялся, как это случается со многими, и это вызвало довольную ухмылку на лице участкового.

– Сразу видно – гены...

– Что? – не понял Славик.

– Это я так. Ты закусывай, закусывай...

Закусив немного, выпили еще по одной. По телу разлилось приятное ощущение умиротворенности. Разговаривали мало. На дежурный вопрос Митрошина, что Славик думает делать дальше, был получен такой же дежурный ответ: поживем, мол, увидим. Подростку было приятно сидеть в компании такого человека, как участковый Митрошин, а пить с ним водку – приятней вдвойне. Но все же где-то краешком сознания он понимал, что не просто так пригласил его к себе Митрошин. Так оно и вышло. Когда на дне бутылки осталось совсем немного, участковый трезвым голосом произнес небольшую тираду, суть которой сводилась к тому, что пора бы Славке определяться.

– А это как?

– Вот ты сейчас кто? Никто. Болтаешься, как говно в проруби. Школа не в счет. Я даже восемь классов не закончил, а во как свой район держу! – Митрошин сжал ручищу в весьма внушительный кулак. – Вот они все где у меня...

– Кто?

– Люди.

– А зачем? – не понял порядком захмелевший Славик.

– Чтобы ни от кого не зависеть. Подрастешь – поймешь.

– Я и так все понимаю...

– Вот я о чем и толкую. Я же вижу, что ты наш, – Митрошин специально подчеркнул последнее слово. – И нашей породы. А нужно, чтобы мы все вместе держались. Вместе мы против всей этой сволочи и