открутил, сломал, а новый у него не собирался. Он и ушел.

– А ты что же, бедняжка моя? – Иван держал ее ладошку в своей и с жалостью слушал ее печальный рассказ.

– Как что? Плакала… Сама попыталась собрать, бутылку разрезала напополам и в нее запихнула эту трубку. А острый конец в дырку в полу засунула. Так красиво получилось, видно, как вода через бутылку сливается. Потом воду собирала, полы мыла. А потом пришел парень снизу, у них в подвале офис, и принес мне счет на двенадцать тысяч за причиненный ущерб. Их сантехники затопили, а мне теперь платить надо. Он даже успел сфотографировать этот ущерб на цифровой фотоаппарат и распечатать. На шести страницах. Хочешь покажу? Там потолок обвалился, всю оргтехнику водой залило, диван набух от воды, им теперь сидеть не на чем. Я им табуретку и стул дала.

– Это что же за светопреставление они тебе устроили, эти твои семеро сантехников?! – взревел в гневе Огородников и потянулся к кобуре.

– Не надо, не стреляй их, они же не виноваты, что плохо в школе учились. У них, наверное, было тяжелое детство.

– Их мамы в детстве роняли часто на пол, а папы по кумполу били, убогих. Это ж надо, на двенадцать тысяч человека поставить ни за что! – Он вспомнил парня из офиса и завелся еще больше.

– Он спросил, с кем я живу, а я ответила, что сирота. Он и ушел. Потом пришел и говорит: ладно, не надо двенадцать тысяч долларов, заплати хоть тысячу рублей.

– Он что, чеканутый?! Двенадцать тысяч долларов! Да я его сейчас пристрелю!

– Да он же теперь на тысячу рублей согласен, не стреляй его, – попросила добрая девушка Оля. – Тем более что они все уже давно по домам разошлись, ночь на дворе, – напомнила она ему.

Огородников бессильно опустился на детский стульчик, который угрожающе заскрипел под тяжестью его тела.

– Ванечка, зайчик, сядь лучше на диван, у меня и так в доме теперь разруха, последний стульчик сломаешь.

– Пошли в ванную, покажешь, что эти уроды сотворили. Кстати, что это у тебя так темно здесь?

– А они искали какой-то вентиль и снесли выключатель. Нечаянно, я сама видела. Там один дядька такой здоровый, с огромными железными щипцами в руках ходил. Задел выключатель. Он и оторвался.

– Этот вентиль прямо на глазах, что его искать? А это что еще за пролом в стене?!

– А они сказали, что в такое маленькое отверстие для вентиля их пальцы не вмещаются. И кувалдой расколотили кафель, чтобы места побольше было. Они и в кухне стену разворотили, искали место соединения каких-то штук. Я ее доской для теста прикрыла, чтобы не было так страшно.

Разъяренный Огородников заметался по квартире в поисках следов разрушения.

– А это еще что такое? – выскочил он из туалета с крышкой от бачка.

– Один из семерых зашел, спросил, почему вода шумит все время. Дернул за пупочку и сломал ее. Теперь крышка не закрывается. Он ее сверху положил и ушел.

– Мать честная, вот вредители! А электрика вызывала?

– Да пришли двое…

– Да что ж они все парами ходят?

– Один другого поддерживал. У одного болезнь Паркинсона, он все время трясся. Старенький такой, бедненький. А второй маленький, горбатенький, очень лютый. Поковырялся, сказал: кто ломал, пусть и чинит. А нам пора на день рождения в ЖЭК. Нас, сказал, там Люба-диспетчер ждет. И все семеро, а потом и эти двое ушли.

– Бедная моя девочка, как же ты это выдержала? – Огородников жалостливо смотрел на свою любимую, его сердце разрывалось, когда он представлял, что она пережила за этот день.

– Плакала… – кротко ответила Оля и зарылась лицом у него на груди.

Он стал гладить ее волосы, потом решительно отстранил.

– Я их всех завтра перестреляю. А сейчас попытаюсь привести в порядок твое хозяйство.

Он снял куртку, пиджак, подумал – и снял рубаху и брюки, оставшись в семейных трусах со смешным рисунком, маленькими мишками в трусах по колено. Оля захихикала. Иван обрадовался, что у нее поднялось настроение, и принялся за работу.

– Пойду тебе борщ разогрею, – сообщила она ему, любуясь, как спорится в его руках работа.

– В час ночи? – удивился Огородников.

– А что, ты не будешь?

– Почему? Буду, я же не отказываюсь. – Он стоял на четвереньках, подняв кверху зад, и Оля опять захихикала, рассматривая мишуток. Погладив любимого на прощание по голой спине, она побежала на кухню.

Огородников возился с час. Поменял сифон, вставил и прикрутил краны, принялся за выключатель и вскоре продемонстрировал Оле сделанную работу.

Попутно выяснилось, что в туалете сантехники не только сломали спусковое устройство сливного бачка, но и сорвали лампу под навесным потолком. С бачком пришлось возиться подольше. А чтобы восстановить лампу, и вовсе разобрать потолок. Хорошо, что он состоял из легких металлических реек, они сначала со скрежетом раздвинулись, а потом с веселым визгом сдвинулись на место.

– Завтра соседи в милицию заявят, – меланхолично предположила Оля, – что я ночью устраиваю дикие оргии.

– А ты им скажи, что это сантехники всю ночь спасали их жилье от наводнения, – мстительно предложил Иван, закончив к трем часам ночи срочную домашнюю работу. – Ну давай мне свой борщ. Самое время обедать, – попросил он, помыв руки и усаживаясь на единственную оставшуюся табуретку.

Оля принесла из прихожей детский стульчик и села у его ног.

– Что-то я тоже проголодалась. Вареники слепить, что ли? С чем ты хочешь, Ванечка?

– Давай с картошкой. А я тебе помогу, – обрадовался идее Иван.

Он любил хозяйничать в доме Оли. Что ж поделать, если днем не было возможности. Зато вся ночь в их распоряжении. До четырех часов ночи они лепили вареники и болтали о всякой всячине, время от времени целуясь и забывая о варениках. В какой-то момент Оля накрыла вареники полотенцем, и они побежали в спальню. А потом Оля решила, что в четыре утра есть вареники вредно – тяжелая пища. Лучше поспать пару часиков. И когда утром Иван вышел на кухню, его ждали миска с дымящимися варениками и счастливая улыбка Оли. Она выглядела такой свеженькой, как будто не колобродила полночи. Иван смотрел на нее с любовью и испытывал умиление. В доме было тихо, спокойно и уютно. Как будто и не было накануне шумных бестолковых мужиков, успевших перевернуть все вверх дном и усвистать без всяких угрызений совести. Он обнял любимую, и та обхватила его шею руками, встав на детский стульчик. Сердце у него заколотилось, он мельком взглянул на настенные часы и вздохнул с сожалением: времени хватало только на быстрый завтрак.

– Закончу расследование, поженимся и будем всегда вместе, – пообещал он девушке, прощаясь с ней долгим поцелуем.

Телефонный звонок заставил Константина Дмитриевича оторваться от изучения бумаг.

– Привет, Саша! Ну что там у тебя?.. Да ладно, не стоит благодарности. Мне это ничего не стоило, Беленький смог отложить все дела и отправиться к тебе… Да-да, я в курсе. Эксгумацию, говоришь? И кого же хочешь из наших? Хорошо, будет тебе Живов. Ну смотри, береги себя. Что-то у меня нехорошее предчувствие.

Меркулов положил трубку и задумался. У него уже давно было нехорошее предчувствие. И он все больше тревожился за Турецкого. По мере того как тот копал все глубже и глубже. Меркулов не сомневался, что после экспертизы, проведенной Беленьким, последует постановление об эксгумации трупов. Турецкий действовал логично, версия убийства неугодного мэра подтверждалась и укреплялась с каждой новой экспертизой. Конечно, для проведения эксгумации лучшей кандидатуры, чем известный судебный медик Анатолий Живов, не было. Меркулов набрал телефонный номер Бюро судмедэкспертизы при Минздраве. Живов сразу поднял трубку.

– Анатолий Петрович, Меркулов беспокоит.

– Здравствуйте, Константин Дмитриевич, рад слышать.