– «Святой Отец, спаси и сохрани раба Божьего Ми...»

– Митрича.

– Митрича? – удивленно переспросил Гордеев.

– Говорю же, Митрича.

– Так это он Митрич, что ли?!

– Нет, он действительно оказался Василием. Только не Кияшко, а Баклановым.

– А при чем тут тогда Митрич?

– Вот, это самое интересное. Митрич – известный в криминальной среде человек, выходец из Зеленогорска, а твой Василий входил в его группировку, он тоже из Зеленогорска. Все придурки в его команде сделали себе татуировку – в знак верности боссу, что ли. Бывают же на свете совпадения и почему-то достаются они исключительно адвокатам!

– А теперь, значит, не входит он больше в группировку Митрича, – хмыкнул Гордеев.

– Не входит, – подтвердил Денис. – Потому что группировки уже нет. И самого Митрича нет.

– Объясни, – потребовал Гордеев.

– Все очень просто. Известный бандюган Митрич был убит в мордовской колонии усиленного режима при попытке к бегству полтора месяца назад.

– Хорошо, – с чувством сказал Гордеев.

– А твой Бакланов ушел на вольные хлеба, занимался всем понемногу, в самых разных вещах подозревается. Так что ты закругляйся там и приезжай опознавать гада, мне с Петровки друзья звонили, искали тебя. На этом Бакланове – пара нераскрытых убийств, автонаезд – и это еще мелочи, понял?

– Понял. Значит, его «колонули»?

– Еще бы.

– И он что-то рассказал?

– Запел как соловей!

– Это касается Зеленогорска? Слушай, Денис, – осенило Гордеева, – а он тут, в Зеленогорске, никого не угробил?

– Не знаю, я же не следователь. Приезжай в Москву, сам все выяснишь.

Денис еще что-то говорил, но Гордеев уже слушал его вполуха, он думал, что заведение «У Митрича», которое он уже несколько раз посетил, вполне возможно, неспроста имеет такое название. Он попрощался с Денисом и позвонил Сергеенкову.

– Петр Петрович, это Гордеев. Ты можешь для меня кое-что выяснить?

– Снова-здорово, – проворчал Сергеенков.

– Тут у вас, в Зеленогорске, есть один кабачок. «У Митрича», знаешь?

– Конечно.

– Под кем он теперь? Что за «крыша», кто хозяин – можешь узнать?

– А что тут выяснять, – сказал Сергеенков. – Никакой «крыши», все законно, все легально. Конечно, я знаю, чей он сейчас. Солидному человеку принадлежит. Вам фамилия нужна?

Черт, подумал Гордеев, получается, это же та самая газетная новость, что валялась у меня в Москве на балконе: известный музыкальный продюсер открыл радиостанцию в Подмосковье... А зачем, интересно? На хрена попу гармонь, спрашивается?

– А не кажется ли вам, Валентин, – сказал Варенцов, – что современная цивилизация с ее комфортом, потреблением, крупными и мелкими радостями жизни отнимает у человека самое главное: любовь, религию, осмысленность существования, наконец! Обделенный высшими ценностями, человек живет бесцельно, уныло осознавая эту самую бесцельность и тщетно пытаясь ее преодолеть. А поскольку жизнь пуста, бездумна и безумна, то уж позвольте мне ее наполнять по собственному разумению!

– Не понимаю, – признался Валентин.

Они сидели в студии. Эфир Валентина только что закончился, и Варенцов просто зашел поболтать.

– Попытаюсь объяснить... Человек не обязан подчиняться естественному порядку, поскольку тот ему совершенно чужд. Так давайте же отважимся совершить насилие над этой непонятной природой, овладеть искусством наслаждаться ею!

– Что вы хотите этим сказать?

– К сексуальному удовлетворению стремятся все, но как его достичь в полном согласии друг с другом? Это же совершенно невозможно! Сексуальность всегда идет вразрез с желаниями других людей, по крайней мере, почти всех людей, становящихся в таком случае уже не партнерами, а жертвами. Давайте исходить из уникальности каждого человека. Сексуальный союз в основах своих скомпрометирован, но в нашем ханжеском обществе эротизму не просто обнаружить свой насильственный характер, который только и соответствует образу свободного человека.

– Значит, – медленно произнес Валентин, – только ненасытность злобного пса могла бы воплотить бешенство того, кто ничем не ограничен?

– Браво, старина, вижу, вы начинаете мыслить самостоятельно!

Валентин вернулся домой, никуда не заходя. Аллы по-прежнему не было. Он не знал, что и думать. Сходить на фабрику? Нет, не стоит...

В номер к Гордееву постучали. Он открыл дверь и вздрогнул: на пороге стояла сияющая Грушницкая. Она бросилась к нему на шею со словами:

– Я так соскучилась!

– Почему же на звонки не отзывалась?

– Извини, милый, я сменила телефон и не успела тебе сообщить...

Она присела на кровать, осмотрела комнату и недовольно покрутила носом:

– Ну и конура.

– Меня устраивает... – Он сел рядом. – Когда-то существовала такая теория про Луну. Один человек верил, что Луна питается человеческими мыслями. Он утверждал, что человечество невежественно и его раздирают смуты и склоки, потому что Луна пожирает суть человеческого разума.

– Что-то не верится, – сказала Грушницкая.

– Я тоже этому не верю, – Гордеев энергично помотал головой, – конечно нет. Но я хорошо знаю, что среди нас есть люди, которые могут жить, только питаясь страданиями. Я верю в это, потому что я видел таких людей, которые живут чужой болью, и я даже сообразил, что один из них имеет отношение к тебе, понимаешь? – последние слова он буквально прорычал.

Грушницкая от испуга закрыла рот рукой.

Гордеев схватил ее за кисти рук с такой силой, что она завизжала от боли.

– Что ты делаешь?!

– То же самое, о чем сейчас говорил! Вот так и он себя ведет! И ты имеешь к этому самое прямое отношение, понимаешь?! Ты соврала мне, что больше не виделась с Альбиной Артемьевой, соврала, соврала, да?!

– Да, – простонала она и упала на пол, когда он ее отпустил.

– Почему?

– Потому... По инструкции...

– Какой еще, на хрен, инструкции?!

Грушницкая подползла к кровати и оперлась на нее спиной. Лицо ее было белее мела.

– Он запретил мне говорить об этом, неужели непонятно?!

– О чем – об этом?

– О... о подборе кадров... – Она всхлипывала.

Гордеев схватился за голову. Нет, это не могло быть правдой, не могло... Но ведь было же, черт побери!

– Значит, что же?.. Ты ему женщин рекрутировала?! Это и Артемьеву ты к нему привезла? Выходит, психованный художник прав и Альбину действительно похитили?! И в этом участвовала ты, да? Ты была знакома с ней, и он это использовал...

Грушницкая насупленно молчала.