исправить, объяснить, в конце концов. Безнадежность, одним словом. Состояние, при котором невозможно ничего предпринять, как-то на что-то повлиять или хотя бы успокоиться самой.

И явление Игоря в той ситуации было поистине спасительным. Словно сам Бог послал его к ней на помощь, увидев, что она уже бессильна что-то еще делать в этой жизни. Наверное, поэтому она теперь готова была молиться на Игоря, который не только возвратил ее к жизни, но и поклялся возродить все ее мечты, о которых Катя сама уже, увы, забыла.

Она никогда не была особо религиозна, скорее, суеверна. То есть, как всякий достаточно образованный и начитанный человек, знала о Божественных заповедях и в душе, может, даже чисто по- женски, разделяла их и верила в их незыблемость. Уверена была, что за нарушением определенных обетов обязательно последует наказание, что существует высший справедливый суд, и только абсолютно честный человек может без опаски смотреть в глаза Судьи. Таким человеком она видела мужа, верила, что и сама неспособна совершить грех, за который потом пришлось бы стыдиться смотреть людям в глаза. Так было. Но вот случилась страшная беда, жизнь полетела под откос, кувырком, и Катя оказалась не готовой к подобным резким переменам. То, что было для нее крепким и устойчивым, предстало рыхлым и сумбурным, лишенным всякой логики и добропорядочности. А тут еще появление Игоря и совершенно уже необъяснимое ее собственное стремительное и безумно сладостное падение в пропасть.

Был посреди той невероятной ночи момент, когда Катя, воспитанная в постельном отношении в определенном целомудрии — Николай никогда не допускал себе с нею никакой разнузданности, вольности, особых фантазий, и это представлялось ей естественным и единственно возможным в настоящей, правильной семейной жизни, — так вот, она вдруг собственными глазами узрела невероятную картину. Ее словно светящиеся в ночи, высоко вскинутые сильные ноги сжимали в страстном порыве взъерошенную голову Игоря, а он, ухватив их мощными руками, с протяжным стоном целовал под коленками и никак не мог успокоиться, настолько его трясло от переживаемых эмоций.

Оказалось, что она была вовсе не ленивой «ледышкой», как иной раз с шутливым удовлетворением замечал ей муж, а по-настоящему страстной и пылкой женщиной, просто до поры не разбуженной и не зажженной от чужого огня. И теперь, обнаружив себя в совершенно невероятной позе, отдаваясь безудержным и стремительным толчкам, от которых у нее все пылало и плавилось внутри, почти затухающим сознанием она открывала в себе то, чего никогда не находила в постели с мужем.

Именно так, вопреки всему, вопреки всем своим прежним убеждениям и привычкам, Катя неожиданно для себя совершила потрясающее открытие, ощутила вдруг, что, оказывается, всю свою прошлую жизнь не доверяла себе, отказывая, возможно, в самом необходимом, а на самом деле она еще как способна на безумный взрыв чувств! И после такого, в буквальном смысле, обморочного открытия, когда черные тучи над головой сами по себе рассеялись, она снова увидела ослепительное солнце, но, самое главное, перспективу. Пусть не совсем ясную и четкую, но уже зримую, и это обстоятельство было для нее теперь, пожалуй, наиболее важным.

Тон голоса Игоря Васильевича — строгий и официальный — немедленно стал нежным и ласковым, едва он понял, кто ему звонит.

— Минутку, дорогая, — предупредил он, и в трубке стало тихо, как если бы он зажал микрофон ладонью. Но через полминуты спросил: — Что у тебя? Я слушаю, дорогая.

И это дважды повторенное слово «дорогая» снова с непонятной силой потрясли Катю. Захотелось даже закричать, например, такую вот не очень осмысленную фразу: «Он любит меня!» И может быть, впервые она вкладывала в нее совершенно новый для себя смысл.

— Я слушаю, слушаю тебя, — немного тише повторил Игорь. — Извини, у меня сейчас совещание. Если что-то не очень срочное, то, может быть?..

— Мне звонил твой Шляхов, пригласил приехать в адвокатскую контору! — выпалила она, испугавшись, что Игорь может положить трубку.

— Ну так в чем дело? Это же прекрасно! Или ты желаешь, чтобы я тебя сопровождал? Но подумай сама, удобно ли это? Как это будет выглядеть со стороны?

«А ведь он прав, — подумала Катя и почувствовала, как кровь прилила к щекам, — стыдища-то какая! Еще ведь подумают: вот, девка, спровадила мужа в тюрьму, а сама уже шашни закрутила с любовником!..»

И хотя она внутренне понимала, что ничего постыдного не сделала, просто однажды каждый человек встает перед необходимостью выбора, вот и перед ней тоже образовалась дилемма, и ее пришлось однозначно решить, она почувствовала, что Игорь в данном случае прав, хотя и ничего не сказал такого, от чего на самом деле ей пришлось бы краснеть.

— Хорошо, Игорек, — робко сказала она. — Я сейчас соберусь и поеду. Я просто хотела знать твое мнение. И еще, в какой степени я могу быть с этим Шляховым откровенна?

Вот он, вопрос, который у нее вырвался неожиданно, но который, вероятно, крепко уже угнездился где-то в мозжечке, может быть, и не то чтобы явно, а так, словно исподволь, зудел и не давал покоя.

— Ты хочешь знать, надо ли раскрывать перед Валерием Петровичем суть наших с тобой отношений? Полагаю, рановато. Ты ведь будешь в данном случае выступать в роли еще настоящей, а не бывшей жены Савина. Для нас с тобой это не имеет существенного значения, а для них имеет обязательно. То есть нанимать адвоката будешь ты, в чем они тебе обещали всячески посодействовать, понимаешь? Тут есть определенные тонкости. Вот мое мнение. Но ты поступай так, как решишь сама. В сегодняшней конкретной ситуации твое мнение гораздо важнее моего. А вот когда ты вернешься, позвони мне, я постараюсь сегодня выбраться пораньше… — И добавил свистящим шепотом: — Я невероятно соскучился, так, будто не видел тебя сто лет…

Катя онемела от радости. Посмотрев на себя в зеркало, она увидела свои пылающие щеки, красные пятна на шее и груди. Но они были вовсе не от стыда, нет. Скорее, от вспыхнувшего в ней вновь бешеного желания прижать к себе любимого мужчину изо всех сил и самой вжаться в него так, чтобы никакая сила не могла растащить в их стороны.

«Неужели теперь так будет всегда?» — подумала она в непонятном самой себе смятении. И все, что теперь не касалось ее новых отношений с Игорем, все, что осталось за чертой, обозначенной страшным словом «арест», она видела, словно наблюдая со стороны, все это становилось для нее, в общем, посторонним и по-своему малозначительным для будущей ее жизни.

Нет, такое серьезное понятие, как чувство долга, с которым она прожила всю свою сознательную жизнь, включая замужество, было ей вовсе не чуждо, и оно не исчезло вместе с рождением ощущения всего этого нового. Поэтому, размышляя о будущем, Катя не забывала и слов Игоря о том, что он просто морально обязан сделать все возможное для оправдания Николая. Это ее радовало, поскольку как бы проводило черту равенства между нею и ее новым избранником. Они оба хотят Николаю только добра и будут делать его сознательно и настойчиво до тех пор, пока… Пока что? Ну, скажем, пока не решится окончательно его судьба, вот так.

И она отправилась на Таганку, благо оставалось ровно столько времени, чтобы доехать без опоздания…

Валерий Петрович оказался не один, как она ожидала. Рядом с ним, у подъезда юридической консультации номер десять, стояло еще несколько человек. Они курили, сбрасывая пепел сигарет в урну перед ступеньками небольшого крыльца. Увидев Екатерину, мужчины, словно по команде, разом, повернулись в ее сторону и смотрели, как она приближается к ним.

Катя мгновенно почувствовала себя очень неуютно под этими словно изучающими ее взглядами, напоминавшими — ни много ни мало — рентгеновские лучи. Это была, конечно, чушь, Катя знала, что никакой человек не может чувствовать рентгеновские лучи, просвечивающие его насквозь, но ощущение было именно таким, и взгляды казались жесткими и почти материальными.

Она подошла, поздоровалась, кивнув всем сразу. Один из пожилых, как она теперь разглядела, людей протянул ей руку и представился:

— Я — Валерий Петрович. Это, — он окинул взглядом товарищей, — мои коллеги, члены правления нашего фонда. Мы хотели познакомиться с вами, чтобы в дальнейшем иметь возможность планировать наше сотрудничество, если… — Шляхов сделал паузу и, снова оглядев коллег, закончил: — Если в нем будет реальный смысл. Итак, я не стану сейчас никого вам представлять, можете верить мне на слово, что все мы одинаково переживаем за вашего супруга и считаем, что на самом деле главным предметом серьезного