не мы, то наши дети будут благовоспитанными буржуа. Так думаете вы.

– Вы отлично поняли мою мысль! – восхитился Штиль. – Но меня насторожило последнее ваше замечание. Разве вы так не думаете?

– Я думаю совершенно иначе.

– И как же?

– В России государственный и криминальный капитал не сольются никогда.

– Причины?

– Я вижу две основные. Первая. Сделать это никому не позволят левые силы. Второе... «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить...» Что возможно для других народов, то невозможно для народов России.

– Что вы заканчивали? – спросил Штиль.

– Экономический факультет Плехановки и, как ни странно, консерваторию, – улыбнулся Князь.

– И по какому классу?

– По классу скрипки.

– Вероятно, скрипач из вас не получился? – поинтересовался Эдуард Эдуардович.

– На этот раз угадали вы, – снова чуть заметно улыбнулся Князь. – И, предупреждая дальнейшее ваше любопытство, скажу, что, быть может, именно поэтому я занимаюсь тем, чем занимаюсь.

– Ответ исчерпывающий, – ответил Штиль. – И какова, на ваш взгляд, дальнейшая судьба России?

– Не знаю. Но зато я хорошо усвоил поговорку: «Куй железо, пока горячо!»

– С вами все ясно, – подвел итог Штиль.

– И ты начал ковать? – вступил в разговор Отец.

– Да.

– И не один.

– А это уж как получится!

– И кого ты хотел драть первым? Боярова?

– Почему только я? – нахмурился Князь. – Меня Бояров задел меньше других.

– Ты сделаешь трагическую ошибку, если начнешь войну с Бояровым и ему подобными, – сказал Григорий Степанович.

– А разве это нормально, когда треть общака идет на их подкуп?

– Ненормально, но иначе они нас сожрут.

– Говорят, мафия бессмертна... – усмехнулся Князь.

– Говорят, что кур доят, а коров на яйца садят! – грубо ответил Отец, налил стопку водки и выпил. – Продолжим разговор, Виктор.

– Вообще-то я все сказал...

– У тебя много всякого в головушке! Но меня интересует одно...

– Спрашивай. Я отвечу.

– В чем ты меня обвиняешь?

– Если коротко, в слабости.

– Я слабый человек? – по слогам и очень медленно произнес Григорий Степанович.

– Ты был очень сильным человеком, Григорий Степанович. Я многое перенял от тебя. Но годы делают свое дело. Ты не успеваешь вовремя принять решительные действия. Смотри, что творится в Тольятти! Братаны стреляют друг в друга! Погибло уже около двух сотен!

– Отморозки! Туда им и дорога!

– Погибли и хорошие люди.

– Но ведь ты сам предлагаешь драть шкуры с чиновников! Да если не платить ментам, фээсбэшникам, муниципалке, они тебя враз схавают!

– Разве я говорил о ментах? Я говорил о чиновниках, сидящих в больших кабинетах, о тех, кто тяжелее авторучки в руках ничего не держал! Менты – работяги, вкалывают за гроши, им конечно же надо платить.

– Одна шайка-лейка! – махнул Григорий Степанович. – Тронешь «белый воротничок» – и тут же получишь по зубам. Ты молод, Виктор, а мы это уже проходили. Чуть не съели нас «белые воротнички»! Пришлось идти на попятный. Это сейчас мы снова короли! Ты поспрашивал бы, что было лет двадцать назад!

– Знаю, – ответил Князь. – Интересовался. Знаю даже, кто сыграл решающую роль в том, что снова поднялись воры и стали королями.

– И кто же?

– Ты, Григорий Степанович.

– То-то же, – удовлетворенно произнес Отец.

– Что было, то было, – сказал Князь. – Но все преходяще в этом мире, и я тебе прямо говорю, много недовольных тобой.

– По наркоте?

– О тех я даже и говорить не хочу!

– Кто мог предположить, что мы на крючке?! Я не Бог!

– Об этом я и толкую.

– Не понял тебя, Князь...

– Ты был Богом, Григорий Степанович. Но время сделало свое дело.

– Шесть десятков разве старость?

– Значит, устал.

– Что ты предлагаешь конкретно? – снова наливая водки, спросил Отец.

– Ты должен объявить сходку.

– И что сказать? – прищурился Григорий Степанович.

– Не могу советовать. Сам решай.

– Подскажи, и я, может, соглашусь с твоими словами.

– Не могу, – повторил Князь.

– Не можешь или не хочешь?

Князь промолчал.

– Да, не вовремя сел Малюта, – проговорил Отец. – Будь он на свободе, такого разговорчика бы не было...

– Это точно, – согласился Виктор. – Но тем самым ты и признал свою слабость, Отец. Все держалось на Баграте Суреновиче. Но скажу тебе откровенно. Со временем я пошел бы на подобный разговор и при нем.

– Какой бесстрашный! – растягивая слова, воскликнул Коновалов.

– Баграт Суренович держал страхом. Но так долго продолжаться не могло. Среди нас есть серьезные, умные люди. И даже, как ты выразился, бесстрашные. У них есть своя гордость.

– Я никогда никого не унижал.

– Разговор идет о Малюте, – напомнил Князь.

– А чем решил держать людей ты? – хотел поймать на слове собеседника Отец.

– Ты снова о своем, – улыбнулся Князь, глянул на часы.

– Торопишься?

– Дела, Григорий Степанович. Если тебе нечего больше сказать, кроме того, что сказал, то я бы, с твоего позволения, удалился...

– Шагай, – ответил Отец, наполняя рюмку.

Князь не стал протягивать руку для прощания, поднялся и вышел.

Воцарилось молчание. Коновалов поглядывал на Штиля, ожидая, что тот начнет разговор, но Эдуард Эдуардович отмалчивался.

– Ну что ты молчишь? – не выдержал Григорий Степанович. – Язык проглотил?

– Мне понравился этот парень.

– Он не красна девка, чтобы нравиться или не нравиться! Дело говори!

– Юпитер сердится, значит, он неправ, – спокойно заметил Штиль.