Пошел я, — сказал Демидыч, берясь за дверную ручку.
Он жив? — шепотом спросила Лиля.
Кто?
Фишкин.
А что ему сделается? Дышит.
У него же телохранители...
Ну и что?
Дышат?
Должны, — подумав, ответил Демидыч.
Что я тебе скажу, Демидыч...
Парень кашлянул и вопросительно посмотрел на женщину.
Ты перестал чёкать.
Знать, отучил кто-то, — широко улыбнулся парень. — Пошел.
Не уходи, Демидыч, — негромко проговорила Лиля, но Демидыч услышал и застыл как вкопанный.
Все произошло так неожиданно и быстро, что Фима Фишкин ничего не смог сообразить. Он, услышав за собой глухой стук, обернулся, успел заметить неподвижно лежащих на асфальте двух своих телохранителей, а потом его приподняло, швырнуло в машину, и пришел он в себя лишь после того, как с ревом рванулась вперед машина и почуял холодный металл наручников на запястье. «Сиди спокойно», — сказал водитель. Фима скосил глаза и узнал в водителе того самого парня, что самым наглым образом отнял у него магнитофон. Ехали недолго, свернули в арку большого дома, остановились возле сквера. Парень достал из бардачка плотную папку, положил на нее чистый лист бумаги. «Ручка есть?» — спросил он, открывая наручники. Фима послушно вытащил дорогую авторучку. «Пиши». — «Что?» Парень толково объяснил, что требуется написать, но предупредил: Повторять не буду». И Фима, посмотрев на него, понял — повторять он действительно не будет, шмальнет или удавит. Прочитав написанное, парень аккуратно по ложил лист в папку, хлопнул крышкой бардачка. «Будь здоров. Запоминать номер машины не советую. Шагай». Фима уходил не оглядываясь. Противно подрагивали руки, вспотела спина, на лбу выступила испарина. Миновав арку, он облегченно вздохнул, остановил первую попавшуюся машину и поехал к дому. Возле подъезда топтались телохранители. Фиме хотелось сорвать на них зло, но он сдержался. Выслушав оправдания, сказал: «Думаю, не в ваших интересах предавать дело огласке. Молчите. Ничего не было. Понятно?» — «Понятно!» — в один голос откликнулись телохранители.
Зайдя в квартиру, Фима первым делом опрокинул полстакана коньяку, отдышался, присел, подумал и еще хлопнул столько же. Полегчало. Теперь можно было и поразмышлять о случившемся. Фима хорошо знал законы в мире, где ему пришлось жить. Законы волчьи. В волчьей стае раненого или больного поедают его собратья, так случается и в его мире. Держат до последнего, если нужно, уберут любого свидетеля, но никогда не простят слабости, последствия которой могут отразиться на их деятельности. Что ни говори, а он, Фима, проявил слабость, собственными руками подписав свой приговор. Баба эта, следователь, теперь конечно же не остановится, потянет ниточку, а куда она выведет, одному Богу известно. Она завтра, между прочим, может арестовать его. Признание, неоспоримое доказательство его вины, налицо. Посоветоваться с Аликом Городецким? Бесполезно. В лучшем случае предложит где-нибудь отсидеться, в худшем... О вто ром предположении Фиме не хотелось даже и думать.
Нет, конечно, он мог бы немедленно заявить, что его показания вырваны у него под угрозой смерти. И тогда доказательства, основанные на его признании, сразу становятся пустышкой. Для суда. Но не для волков... вот в чем дело.
* * *
Лиля Федотова явилась на работу как никогда поздно. Турецкий глянул на женщину и удивленно произнес.
—Что с тобой, Лиля?
Ничего.
Ты вся светишься! И какое спокойствие в глазах... Определенно что-то случилось! Уж не влюбилась ли?
Да.
Ив кого же?
В мужчину.
Понятно, что не в женщину.
В настоящего мужчину.
А как же я? — даже несколько растерялся Турецкий. — Мы вроде как бы...
Ты опоздал, Турецкий! — рассмеялась Лиля, выкладывая на стол лист бумаги. Это было «чистосердечное признание», собственноручно написанное Фишкиным.
Турецкий прочел, посмотрел на свою помощницу и поднял телефонную трубку...
...А Ефим Аронович Фишкин сидел в салоне бизнес-класса «боинга», следующего курсом Москва— Женева. Давно прошло объявление стюардессы о том, чтобы пассажиры пристегнули привязные ремни и приготовились к взлету.
Почему не взлетаем? — обеспокоенно обратился Фима к соседу, читавшему газету.
Что?
Не взлетаем, а пора бы, — постучал по часам Фишкин.
Взлетим, — равнодушно ответил сосед и снова уткнулся в газету.
Извините, — остановил Фима проходившую мимо стюардессу. — Отчего задержка?
Не волнуйтесь, — вежливо ответила девушка, глянула на пассажира. — Вам нехорошо? Валидол, нитроглицерин?
Спасибо, — отказался Фишкин, поворачиваясь к иллюминатору.
По аэродрому на большой скорости шла светлая «Волга», притормозила возле самолета, в котором находился Фишкин. Из машины вышли двое мужчин и направились к трапу.
Ефим Аронович расстегнул ремни и обессиленно откинулся на спинку кресла...
3
Операция в Хабаровске провалилась. Казалось, все было продумано до мелочей, ан не получилось. К дому на окраине, в котором, согласно расшифровке, должно было произойти получение «товара», подходила машина, но, не доехав до места метров двести-триста, вдруг ни с того ни сего взорвалась. Несколько сотрудников помчались к месту взрыва, остальные ворвались в дом. В комнате сидел пожилой китаец и спокойно пил чай. На вопросы он не отвечал, лишь вежливо улыбался и постоянно кланялся.
Сейчас и мы взлетим к чертовой матери! — сказал Павлов. — Его в машину, — кивнул он на хозяина дома. — Майор Климов, капитан Стеценко и я останемся здесь. Остальным покинуть здание. Отойдите подальше! Начинай, капитан. Ты спец по взрывным устройствам, — невесело усмехнулся полковник. — Мо литесь Богу, ребята! Если рванет...
Павлов недоговорил и махнул рукой. Взрывного устройства не обнаружили, зато оружия нашли много, разного, вплоть до ракет. Стеценко уже колдовал над ними, аккуратно выворачивая взрыватели.
Павлов вышел из дома, глубоко вдохнул воздух, вытер вспотевший лоб.
Порядок, товарищ полковник? — спросил подбежавший сотрудник.
Порядок. Грузите. Ракеты в отдельную машину.
На ходу расстегивая ворот рубашки и оттягивая галстук, Павлов зашагал к машинам с зажженными подфарниками.
Где китаец? — спросил он встретившего его сотрудника.
Сидит. Вроде как дремлет.
Китаец сидел на заднем сиденье, привалившись плечом к дверце. Глаза его были закрыты. Павлов распахнул дверцу, и безвольное тело китайца мягко повалилось на землю. Павлов пощупал пульс, приоткрыл веки китайца.
Он мертв.
Вскрытие показало, что гражданин Ляо Чжай отравился цианистым калием, упакованным в
