Когда они возвращались в контору, Костя достаточно кратко, хотя и емко, как он это умел, поставил перед Сашей все основные задачи, а под конец прямо-таки ошарашил:

— А чтоб все у тебя получилось, как следует, ты обратишься за помощью, предварительно, естественно, сославшись на меня, к старшему инспектору Франкфуртской уголовной полиции Хансу Юнге. Он тебе немедленно окажет посильную помощь. Привет, конечно, передашь.

— Ко-остя… Да ты что, волшебник, что ли? — изумленно спросил Турецкий. — Ты знаешь, чем он сейчас занимается? Расследует именно убийство Манфреда Шройдера, директора филиала «Золотого века»! Откуда тебе известен этот Юнге?

— Александр Борисович, — почти официально заявил Меркулов, — когда я вас научу не задавать своему начальству нелепых вопросов?

Перед внутренним взором Турецкого словно бы просквозила цепочка фактов: Алмазов — Шройдер — «курьер» — звонок из Франкфурта — другой звонок…

Кажется, что-то оформляется, подумал Саша с неожиданной тоской в душе.

— Костя, позволь и мне дать тебе на прощанье маленькую информацию к размышлению. Можно?

— Ты так говоришь… — усмехнулся Меркулов. — Ну что ж, давай.

— Костя, я понимаю, что это похоже просто на бестактность, на элементарную невежливость, вообще черт знает на что, но… Попробуй еще раз любым способом подкатиться к академику, понимаешь? И, Христом Богом прошу тебя, узнай, под своей фамилией уехал в командировку Кирилл Романов или под псевдонимом?

— Так что ж тут спрашивать-то, — пожал плечами Костя. — Естественно, под псевдонимом.

— Это точно?

— Во всяком случае, мне можешь верить.

— Все равно спроси, — настаивал Турецкий, — псевдоним — Владимир Захарович Ростов?

— Ты… сошел… с ума… — Меркулов даже глаза вытаращил. — Почему ты думаешь?

— Потому что думаю, Костя… Денис вчера провел глобальную проверку. В квартире 19 по Благовещенскому, в доме 7 А, которого не существует уже почти два года, проживала большая семья ныне покойного майора КГБ Хлоплянкова. И никаких других жильцов там отродясь не было. Липа, Костя.

— Вот это номер… — пробормотал Меркулов. — Хорошо, я запомню. Ты хотел позвонить в Мюнхен, этому своему Равичу, чтоб встретил. Я полагаю, лучше всего это сделать от Грязнова. До свиданья, Саша.

— До свиданья, Костя. Но что я объясню Ирке и Нинке?

— Если хочешь, объясню им я.

— Это было бы неплохо. Но лучше я сам позвоню. От Грязнова. Пока.

Было еще темно и пасмурно, когда Турецкий поставил свою «лайбу» на платной стоянке возле аэропорта Шереметьево-2 и, подняв воротник утепленного плаща, с кейсом в одной руке и длинным черным зонтиком, навязанным Денисом, в другой, проследовал в зал вылета. Он уговорил Грязновых пожалеть и дать возможность избавиться от ненужных прощальных церемоний. Достаточно того, что они втроем, по обычаю, присели на дорожку, после чего Саша повторил Денису, что, мол, встретит во Франкфуртском аэропорту в воскресенье утром. Лету, как сказали Турецкому в агентстве «Люфтганзы», до Франкфурта три часа, а учитывая два часа временной разницы, в общем, выйдет так на так. Денису, конечно, в Германии будет гораздо легче: он их язык знает. А Турецкий владел языком в пределах школьной программы вековой давности. Две-три матерщины не в счет…

Больше всего не желал Александр Борисович, чтобы рейс по какой-нибудь причине отложили. Из-за погоды. Совсем низкая облачность, противное сеево — не то дождь со снегом, не то, наоборот, снег с дождем. Да к тому же — только тут, в аэропорту, сообразил — ведь, мать честная! — сегодня ж пятница! И мало того — тринадцатое число! Нарочно не придумаешь. Но, вспомнив Ирку и скрестив, по ее обычаю, указательный со средним пальцы, он сплюнул через левое плечо и смело направился к стойке регистрации.

Заполнение декларации заняло несколько минут. Вещей при себе нет. Золота — тоже, ни на пальцах, ни на шее. Часы — обычные. Валюта? А какая у командированного особая валюта? Ту, что выдали в конторе, Саша как-то забыл поменять на марки или доллары. Поэтому выручил, как всегда, Грязнов. Он велел Денису посчитать и поменять дяде Саше… хм, Александру Борисовичу, по сегодняшнему курсу, ну… на пятьсот долларов. Два миллиона, когда-то мифическая сумма, была немедленно выложена на стол. Господи, кто бы мог подумать, что он станет настоящим миллионером! А вот ведь нате вам, и еще осталось. Это уж, когда вернется, понадобятся, жить-то надо… Хоть и миллионеру.

Сразу после пограничного контроля (а как звучит: секьюрити!) он перешел в руки Европы. Желаете откушать? Нате вам шведский стол. Выпить? Ноу проблем! Но Саша не был новичком: чай, даже в Америку однажды летал! Его эти глупости не интересовали, ибо обслуживание у «Люфтганзы» было на высшем уровне. А коли так, следовало сохранить в желудке место для хорошей пищи, а не случайного силоса.

Саша быстро понял, что не прогадал. Потому что, едва взлетели, очень милые, совсем не похожие на немок, стюардессы проворно засновали по просторному салону «боинга», готовя пассажиров к первому завтраку. Руководил этой милой длинноногой командой не то пилот-недоучка, не то старший стюард. Вид у него был, во всяком случае, почти неприступный, а золотых шевронов по всем возможным местам — в избытке. А еще он напоминал полномочного посла какой-нибудь самой маленькой островной империи, где все блестящие причиндалы высокородства передаются по наследству. Видел однажды Турецкий такого посла — он переливался в буквальном смысле всеми цветами радуги.

Но юмор ситуации заключался в данный момент в том, что «посол», как тут же про себя стал именовать этого мужика Саша, почему-то выбрал мишенью своей любезности именно Турецкого. Не его соседа справа — полного, тяжело сопящего господина в странном парчовом жилете, и не соседку слева через проход, за которой Саша и сам бы с большим наслаждением приударил, так мило и ненавязчиво