к уголовной ответственности вы не имеете права отказаться от моего задания… Ким, послушай, я прошу тебя, просто умоляю, ведь труп находится в морге уже сутки. Время же на исходе. Проведи мне свою химическую экспертизу, и я от тебя отстану, клянусь. Но результат мне до зарезу нужно знать сегодня.
— Но ведь это же невозможно, Саша. Откуда у нас такие скорости? Нет, что ты, я, конечно, сейчас поеду, вопроса нет, раз такое положение. Сутки уже, говоришь? Это опасно. На грани… Но ведь и сам анализ занимает довольно длительное время, я заранее предупреждаю. И раньше чем завтра никаких результатов не ожидай. Если мы вообще сумеем что-нибудь определить… Ладно, ценю твою настойчивость. Давай собираться…
Как ни странно, Курзаев мгновенно нашел общий язык с Градусом. То есть они заговорили о том, в чем нормальный человек не понимал ни бельмеса. Профессионалы! Куда уж тут лапотным… Чтобы не мешать им заниматься своим в высшей степени ответственным делом, Турецкий вышел наружу, на относительно свежий воздух.
Ничего не мог с собой поделать: не выносил не только вида трупов, запаха формалина, но и самого помещения с его холодильными камерами и всего остального, связанного с обрядом смерти. Все-таки живым — живое. Столько уж лет прошло, а привыкнуть никак не мог. Оставалось лишь завидовать тому же Борису Львовичу, который с трупами — вась-вась. И еще — посещение морга у Саши надолго и напрочь отшибало всякий аппетит…
Конечно, зависть — нехорошее чувство, но ему завидно было наблюдать, как Ким с удовольствием уплетал толстенный сандвич в «Макдональдсе», что на Пушкинской площади, куда он завез профессора по его просьбе. И это после почти часового ковыряния в трупе, брр! Сам Саша с великим трудом влил в себя стакан кока-колы и запихнул в рот несколько кусочков картофеля-фри. Аппетит у Курзаева был отменный. Съев одно, он пошел за следующим блюдом, словом, насытился и, разглядывая следователя с откровенным сарказмом, сообщил, что вот теперь готов возвращаться к себе на службу, куда его просто необходимо доставить. Турецкий понял, что обильная трапеза по-американски была своеобразной местью профессора. Ты, мол, меня заставил, а я тебя, дорогой мой, помучаю.
Странно, даже у сигареты был какой-то необъяснимо неприятный привкус.
Расставшись с Кимом, Саша условился о контрольном звонке и отправился в собственную контору…
На его столе лежала записка, сотворенная рукой верной секретарши Меркулова — щебетуньи Клавдии Сергеевны: «Александр Борисович! Срочно на совещание к генеральному прокурору». Ну конечно, именно сейчас, как было замечено, самое подходящее время для кратких многочасовых совещаний. Когда же они наконец кончатся?! А самому-то генеральному чего еще нужно? Ведь теперь только полному идиоту не ясно, что последние дни досиживает на своем стуле «наш решительный, понимаешь» Анатолий Иванович. И никому уже не нужен ни он, ни его совещания. Все возможные бочки на него тоже давно покатили, так чего ж рыпаться-то? Сидел бы досиживал, не вякал, в дела не вникал, не помогал дурными советами, а пенсия, глядишь, вот она, рядом, миленькая, повышенненькая… Тем более, как оказалось, и стаж, говорят, позволяет уволить по выслуге лет. Впервые, правда, такое случится. Если случится, конечно…
Значит, срочно. Что ж делать? Саша взял лист бумаги с текстом, призывающим его на Голгофу, и обнаружил под ним другой листок — поменьше. На этом был напечатан текст сообщения о прилетах самолетов разных авиакомпаний во вторник между 16.30 и 17.15.
Итак, в столицу прибыло четыре самолета: два компании «Аэрофлот» из Берлина и Вены, один — «Люфтганза» из Франкфурта-на-Майне и еще один — «Иберия» из Мадрида. Самолет «Люфтганзы» приземлился в Шереметьеве ровно в 16.47.
«Что там у нас говорил Сергей Егорыч-то? «Самолет минут двадцать назад приземлился». А было на часах Кочерги 17.08». Все правильно, значит, этим рейсом и прибыл «курьер»…»
И тем не менее надо идти к генеральному…
Совещание наверняка было объявлено суперважным и сверхсекретным. Эту истину Турецкий уловил сразу, едва подошел к дверям так называемого Мраморного зала этого богоугодного заведения. На записке Клавы стояло время написания: 10.00. Сейчас на часах было без четверти двенадцать, стало быть, пятиминутка растянулась уже почти на два часа. Если опоздал, то что там теперь делать? А если генеральный только вошел в раж, тогда самое время поприсутствовать при кульминации действа. Саша взялся за ручку двери, но на его плечо тут же опустилась бдительная рука начальника канцелярии генерального, в отличие от своего хозяина, кажется, вполне пристойного мужика. На его строгий вопросительный взгляд, долженствующий изобразить вопрос: почему так опоздал? — Турецкий провел ладонью по горлу, мол, дел невпроворот. И верный страж разрешил пройти.
Закрыв за собой дверь, он остановился рядом, чтобы по возможности отыскать для себя свободное место и в то же время постараться не привлекать пристального внимания «высокого собрания».
Оно действительно «тянуло» на звание «высокое». Зал был битком, до отказа, набит народом, в основном незнакомым. С чего бы это вдруг? Ну, если рассуждать по чести, то народ в так называемых правоохранительных органах, нынче почему-то задерживается недолго. Глядишь, проходит какой-нибудь год, а то и меньше, и, как говорится, иных уж нет, поскольку всеми правдами и неправдами сумели переметнуться в банковско-финансово-коммерческие структуры, другие — перебиты, а что, и такое имеется — пенсии, увольнения по несоответствию и тому подобное, а на подобных совещаниях появляются новые лица. Очень быстро обновляются кадры не только здесь, но и в милиции, и в госбезопасности. А толковых голов все равно не хватает. Поэтому следствие ведут студенты-старшекурсники. Без ума еще, без опыта. Накалываются, получают со всех сторон оплеухи и… уходят в фирмы — советниками, юрисконсультами, получают свои «лимоны» или «зеленые» и плюют на серебряные погоны. А что дальше-то будет? Ну когда старики уйдут? Ведь не за горами.
Знакомые все-таки были, но раз-два и — обчелся. Саша увидел в передних рядах Меркулова, Федорова, горстку «важняков» и еще нескольких одряхлевших милицейских и прокурорских волкодавов. Заседание вел сам генеральный. Он вальяжной такой горой разлегся на трибуне, чувствуя себя, по всему видать, свободно и раскрепощенно, и говорил не по бумажке, а так, вольно беседуя с переполненным залом.
— …а в той же Германии, между прочим, доложу я вам, тоже имеется определенное количество убитых банкиров. Как вы наверняка читали в прессе, несколько лет назад в Бад-Хомбурге был убит директор не какого-нибудь завалящего там банка, а самого Дойчебанка, то есть главного банка Германии. Между прочим, в его машину, как нередко и у нас, была заложена взрывчатка. Так вот, я хочу вам сообщить, что преступление было раскрыто немецкой уголовной полицией в кратчайшие сроки. А три месяца назад подобное преступление было совершено и в Дрездене. Преступники уже дожидаются суда… Вот такие вынужден привести вам примеры. Каковы же выводы? А выводы таковы, что немецкие следователи, полиция и служба безопасности работают гораздо лучше правоохранительных органов России…
Так, это Костя получил новый чувствительный пинок, и главное, на тех же примерах: все для нас немец — образец. Насколько Саша понял, данное совещание, видимо, было посвящено очередному президентскому указу об очередном накале борьбы с бандитизмом и организованной преступностью. Генеральный прокурор, естественно, на себя весь пафос нового постановления принимать не собирался, поскольку он, видимо, уже приготовился топать совершенно в другом направлении, персональном. Но как бы там ни сложилась его дальнейшая судьба, а стружку снять в очередной тоже раз за то, что провинившиеся и собранные здесь сегодня сыщики и следователи не сподобились найти виновников шестидесяти взрывов, прозвучавших за прошедшие месяцы в Москве, и оказались неспособными раскрыть убийства почти трех десятков банкиров, вот это было необходимо. Хотя бы для демонстрации служебного рвения, а точнее, его
