Он позвонил в спецсправочное по коду прокуратуры и попросил дать адрес и номер телефона этой партийной деятельницы. Но ответ был краток и однозначен: «Таковой не значится». Вот те на, хотя, честно говоря, другого он и не ожидал. Ведь если разобраться, большинство этих депутатов — не москвичи. Съехались, точнее сбежались, со всей России, втиснулись в парламент, тут же утвердив для себя максимум возможных благ, начиная от личной неприкосновенности и вооруженной охраны, вырвали для себя квартиры, коттеджи, дачи, автомобили, однако афишировать все нахапанное вовсе не собираются. А телефоны-то у них у всех, конечно, есть, и не по одному номеру, хотя это тоже никого не касается. Но ведь где-то же имеются нужные сведения? А впрочем, разве у Турецкого нет начальника и разве он уже не зам Генерального прокурора России? Кто это осмелится отказать ему?
Домашний телефон Кости отозвался почти сразу. Саша усмехнулся: не спит, значит, старость подходит, и сон короче, и ночи длиннее и мучительнее… У кого-то читал, а вот у кого — не мог вспомнить. Да, впрочем, и неважно.
Долго объяснять ситуацию не надо было, шеф «усе усек», как говорил артист Папанов в «Бриллиантовой руке».
— Боюсь, Саша, что твоя партдеятельница может оказаться за пределами нашей досягаемости. По моим данным, небезынтересный нам с тобой Отари Санишвили вчера ночным самолетом отбыл в Германию, почему-то столь желанную и тебе…
«Вот ведь какой у меня шеф! Никак не может удержаться от шпильки…»
— Место его назначения — город Франкфурт, Саша, что стоит на реке Майн. На первый взгляд, полет Санишвили выглядит вполне оправданным и легальным. Он ведь является совладельцем совместного русско-германского банка «Золотой век», президентом которого, как ты помнишь, был наш покойник. А во Франкфурте, точнее в небольшом городке под ним, у них имеется филиал. Следовательно, могли возникнуть и необходимые дела, связанные со смертью президента. А что кроме этого — мы пока и предположить не можем.
— Но ведь, Костя, что тут предполагать?! Неужели до сих пор не ясно?..
— Лично мне — не ясно, — отрубил Костя. — И вообще, послушай-ка меня. Ты заварил эту кашу, сам ее и расхлебывай! А у меня своих забот невпроворот. Знаешь, что является единственной радостью в работе папы римского? Не знаешь? Так я тебе скажу: он каждый день видит своего начальника распятым на кресте! Понял?
Турецкий захохотал, поскольку поиметь от Кости, да еще в восемь утра да в субботу — анекдот, это значит, его проняло уже до самой печенки!
— Ты вот ржешь, как молодой жеребчик, а у меня на горбу сидит мой генеральный! И ты знаешь, что я по его поводу думаю…
«Все, Костя пошел на спад, не стоит его больше дразнить…»
— Хорошо, я понял. Больше ты мне ничего не скажешь?
— Нет, скажу. Я очень прошу тебя приберечь для будущих умозаключений все то, что тебе наговорил Шурин младшенький. И жду, когда ты займешься делом на законных основания… Кстати, а где ее старший, Кирилл?
«Ну вот уже и совсем мирный тон…»
— Кирилл, как мне по очень большому секрету сообщил все тот же Олег, находится сейчас за границей, его же из экономического перевели к академику, ты меня понимаешь?
— Ах, к этому?.. Тогда ясно.
— А помнишь, мы ездили с Шурой и ее ребятами за грибами? На милицейском «газике».
— Еще бы! И вы с Кириллом нашли тогда здоровущий белый гриб — килограммов на пять.
— Ну уж, Костя, на пять!
— Но я же хорошо помню — огромный был гриб, никак не меньше пяти!
«Понятно, этим грибом Меркулов объявлял если не мир, то временное прекращение огня…»
— Так я все-таки буду дальше расхлебывать свою кашу, Костя. Кстати, информация Олега довольно точно укладывается в нашу выкройку. И еще… Если, как ты считаешь, мадам Сильвинская тоже отвалила… Одним словом, надо срочно разыскать ее домашний телефон и адрес.
— Не надо разыскивать. Записывай.
— Но она же нигде не числится! Каким образом тебе удалось?..
— У меня тоже имеются свои источники. В парламентских кругах, — побряцал-таки оружием Меркулов. — Ладно, не спрашивай, а записывай. А что слышно о наследнике покойного?
— Вчера, кроме номера абонентского ящика на Главпочтамте, не было ничего. Сегодня Федоров обещал добыть какую-нибудь информацию.
Дом, в котором как выяснилось, снимала квартиру Наталья Максимова-Сильвинская, находился в одном из ненавистных Турецкому спальных районов столицы. Но он имел перед Франкфуртом лишь одно преимущество: располагался на несколько тысяч километров ближе к грязновскому обиталищу.
Саша надел старую, давно потерявшую свой первоначальный охристый цвет, болоньевую куртку, неизвестно для какой цели хранимую Грязновым, а также его видавшую виды знаменитую кепочку, в свое время наводившую страх на уголовный мир Москвы, и в таком «сильно замаскированном» виде отправился по адресу Кармен.
Собственно, район был ненавистен не из-за своей удаленности от центра или каких-либо иных неудобств. Саша просто терпеть не мог пейзажа, состоящего из одинаковых бесцветных и скучных коробок. Дворовая зелень, которая летом хоть как-то окрашивает тусклое однообразие, пожухла и только подчеркивала уныние человеческого бытия. Ко всему прочему, дома стояли так близко друг к другу, что жильцы одного вполне отчетливо могли наблюдать все происходящее в квартире напротив. Тоскливая все- таки жизнь…
Он вошел в будку телефона-автомата рядом с домом Кармен и стал настойчиво, как, впрочем, и безрезультатно, накручивать диск. Один гудок, два, три… десять… Повторял свои попытки, но трубку в квартире Сильвинской не поднимали. У Саши даже появилось какое-то странное чувство, что за ним наблюдают сквозь тюль занавесок, ждут, какие действия он предпримет дальше. Но кто же там мог затаиться и почему не хочет отвечать на настойчивые звонки?..
Оставив машину на улице, Турецкий направился к единственному подъезду девятиэтажки. Первая дверь тамбура была открыта и заботливо подперта камушком. Понятное дело, для удобства жильцов, входящих с тяжелыми сумками. А вот вторая — с домофоном — была закрыта. Редчайший случай, неужели действительно исправно служит? Саша нажимал кнопки, вызывая квартиру Сильвинской, но дверь оставалась безучастной к его усилиям. Он немного потолкался в тамбуре, надеясь, что кто-нибудь войдет или выйдет из подъезда, однако все было тщетно. Только противно, как во всех помнящих первый квартирный бум хрущевской оттепели домах… воняло кошками и еще чем-то гнилостным. Не выдержав первого же испытания, старший следователь отступил.
Во дворе между «близко посаженными» домами ребята играли в футбол. Старшему из них, в вязаной красной шапочке, было не больше десяти. Отбитый мяч покатился к Турецкому. Эх, была не была! Он ловко подхватил его, повел к воротам, сооруженным из двух палок, несильно пробил и… промазал. «Красная шапочка» захохотал во все горло, тыча в мазилу пальцем. Обе команды подхватили нечаянную радость.
Когда отсмеялись, Саша подмигнул парнишке:
— Послушай, друг, ты не знаешь, на каком этаже в том доме живет тетя Наташа? Ее фамилия Максимова-Сильвинская.
— Это такая? — мальчишка выставил руки перед грудью, будто нес два хороших арбуза.
— Во-во! — уверенно подтвердил Турецкий. — Именно такая!
— На седьмом. В тридцать четвертой квартире. Вон ее окна, — он указал пальцем. — Спальня, столовка, ванная и кухня — все как у нас. Только мы на девятом, последнем. А вон ее японец поносного цвета, — он снова ткнул пальцем в желтую «тоёту», одиноко застывшую на разлинованном белыми полосами асфальте дворовой автостоянки. — Как твоя куртка! — крикнул, убегая, и обернувшись, уязвил
