но извинением послужит то, что и у нас, скромных слуг трона, тоже есть важные дела. И, возможно, эти дела таковы, что будут интересны даже скромному купцу из-за пределов империи. Для начала позвольте предложить вам горячего вина с ледяной закуской…
Костюк мрачно поклонился в ответ, машинально прорабатывая пути отхода… В доме наверняка есть охрана, человек минимум пять-шесть, и, скорее всего, они привыкли полагаться на мечи и кинжалы, а не на луки… Выходы из дома контролируются, и ворота тоже. Но вот задний двор, выходящий в уже знакомый проулок, через который привозят припасы, вывозят мусор и прочие отходы, — вряд ли. Ворота, несомненно, закрыты, но, насколько он помнит, там вроде росли деревья.
Впрочем, с какой стати ему убегать? В чем его могут обвинить?
Опять же неизвестно, сколько человек в доме и не затесался ли среди них искусный стрелок.
Алексей прислушался и с мрачным удовлетворением уловил где-то за галереями еле слышный звон металла. Так звучат пластиночки здешней брони.
— Да, извините мою невежливость, меня зовут Сухун Иворано Ир, — улыбнулся разведчику чиновник, показав редкие зубы. — Можете называть меня джагчер Сухун.
Эта короткая фраза позволяла узнать о собеседнике Костюка немало. Джагчер — один из трех высших гражданских чинов, присуждаемый именным императорским указом. Трехсложное, непривычно звучащее имя указывало, что перед ним не коренной эуденоскарриандец, а инородец. А то, что он дослужился до уровня, когда его судьбой занимается лично местный монарх, говорит, что человек этот имеет большие заслуги. Это в свою очередь означало, что дела Алексея или очень плохи, или совсем наоборот — судьба сделала ему драгоценный подарок.
— Наконец, — продолжил между тем хозяин, — я вот уже семнадцатый год не по заслугам своим занимаю должность начальника палаты по делам иноземцев.
— Вот как… — пробормотал Костюк в некоторой растерянности.
Им с какой-то стати заинтересовался не просто большой начальник, но человек, чьей работой было знать все о землях, лежащих за границей империи, и о гостях из этих земель в столице и других городах. А это означало…
— Ну а маленькое угощение, как вижу, нам уже несут. Ибо я все же пригласил вас как гостя и хочу вам сказать, что вы — очень уважаемый гость.
Тут здоровенный детина без тени мысли на лице, но со слишком умными и живыми глазами для тупого солдата, какого старательно изображал, возник у Алексея из-за спины и поставил перед ним на низкий столик поднос с двумя дымящимися чашами пряно пахнущего вина и блюдом с обложенными осколками прозрачного льда мелко нарезанными абрикосами, залитыми густыми сладкими сливками, — любимый тут десерт. К угощению прилагалась маленькая золотая лопаточка и столь же изящная золотая трубочка, из которой полагалось тянуть вино. Старик лично поставил перед гостем чашу вина, указал на местное «мороженое» и только после этого сел на низкую табуретку.
Костюк отхлебнул хмельного напитка и замер на миг, обнаружив, что его визави не притронулся ни к вину, ни к фруктам. Нет, вздор, зачем местному начальнику контрразведки травить какого-то там варвара? Есть масса куда более простых способов разделаться с ним.
Уловив его заминку, старик чуть улыбнулся и приложился к пиале, сделав большой глоток.
— Не правда ли, чудесный напиток? — осведомился Сухун.
Костюк закивал.
Чего же почти всесильному джагчеру нужно от скромного торговца с окраин Бесконечной Степи?
Отлично известно, что купцы и шпионы — понятия весьма часто совпадающие. Ведомо также, что купец — лицо неприкосновенное во время мира. Но и плата за это тоже известная. Если купца «пригласят в гости» (вот как его сейчас) и вежливо спросят о том, что он видел и знает, — нужно ответить без утайки и честно. А если уж поймали на лжи, не обессудь — в лучшем случае потеряешь товар и лишишься права торговать в этой земле.
Может быть, его хотят просто завербовать? Тем более в Степи объявился этот, как его, Ундораргир?
— Итак, уважаемый, — произнес Сухун, допив вино, — теперь мы можем приступить к разговору. Да, мой
Костюк похолодел, так и замерев с чашей в руках.
Мелькнула мимолетная и нелепая мысль — кинуться на старую обезьяну и свернуть ей шею, а потом ринуться прочь. И тут же между лопатками выразительно зачесалось — видать, арбалетчик где-нибудь в тайнике под потолком изготовился к стрельбе.
Затем мелькнула мысль еще более нелепая и недостойная…
«Как, ети их мать, эти
Но через доли мгновения Алексей вновь был собран и спокоен и, медленно поднявшись, поклонился — поклонился с неподдельным уважением человеку, который сумел его переиграть.
Надиярга Клементьева сидела за столом, тщательно собирая автомат.
Железку к железке, деталь к детали, как учил ее муж, десятник, или, как тут говорили — «сьержанд».
Да, теперь она даже может сделать это с закрытыми глазами, а как было сложно и непонятно поначалу. Но она справилась, а как же иначе? Ведь она воительница, дочь Луны, и должна, если потребуется, подхватить оружие раненого.
А иначе она проявит неблагодарность к Ночной Лучнице, давшей ей мужа. Ведь у воительниц редко бывают мужья. Так повелось. И не потому, что это запрещали обычаи самих амазонок или иных племен. Просто издревле так повелось, что мужчин меньше, чем женщин. Войны, смуты и тяжелая жизнь забирают их чаще, чем женщин.
То есть мужчины могут выбирать. А кто из них выберет женщину, что под стать ему по силе и духу?
Но спасибо сестре по мечу Дарике. Та передала им весть про место, где мужчин больше, чем женщин.
Причем мужчин крепких да молодых (наверное, даже уж слишком молодых). Конечно, это не просто мужчины, а чужинцы, из иного мира. Но и они, воительницы Степи, не какие-нибудь темные крестьянки, чтобы бояться таких пустяков.
Мужчины как мужчины. Даже хотя и воины, уж больно мягки.
В кроватке у глинобитной стены заворочался, захныкал ребенок.
Отложив наполовину разобранный автомат, она тут же взяла малыша, годовалого Павлика, торопливо расстегивая платье. Пора было кормить.
Пока кормила, думала про старшую дочку, Дарику, что опять в компании сорванцов с соседней улицы где-то бегала (нет чтобы матери помочь!).
Воистину храбрость-то у нее материнская, а вот ум не Надиярги и не отцовский. Муж-то ее, Сантор, тезка сарадара, целых восемь лет в школе отучился, а Дарика, даром что лицом в него, за полгода учебы только три буквы освоила и считать до двадцати еле-еле! Потому что в голове одни шалости!
Бегают и в городе и за стеной, а там, не ровен час, — нетварь Неназываемый принесет, да и простую гиену или пару шакалов…
Тени за окошком удлинились.
Супругу пора бы вернуться, его стража на воротах уже завершилась. Не случилось ли чего? Ох! Как чувствовала.
Послышалось что-то похожее на стрельбу. Она замерла, напрягшись. На сегодня вроде назначены учения, да и у магов тренировки — выпускной год как- никак.
Да нет, вздор, если бы что-то серьезное, то объявили бы тревогу, и на весь город ревели бы сирены…
Она, стараясь успокоить себя, собрала автомат, как учил муж, примкнула магазин, но передергивать затвор не стада — опасности пока нет.
Возня с оружием ее не успокоила. Мужу пора вернуться из караула, а он задерживается. И стрельба эта…
Вроде не пристало амазонке тревожиться и бояться, но какая замужняя женщина не беспокоится о супруге? Только последняя дрянь, гиена в людском облике…
И про себя Надиярга Климентьева, в списках граждан так и числящаяся без отчества, ибо мать ее умерла, так и не назвав имени отца, начала машинально напевать старую песню амазонок, ждущих любимого из боя…
— Эй, женка! — послышалось за окном. — Встречай мужа!
Хвала Высочайшим! Вернулся…
На семнадцатый день караванщики увидели с очередного каменистого гребня неподвижно стоящие тоненькие столбики дыма в долине, а вокруг них — серые прямые стены города среди выгоревшей сероватой зелени.
А дальше, на склоне длинной гряды, сотни похожих на пчелиные соты крошечных отсюда пещер.
Это был Каралас — последний город из вассалов империи в восточных землях, стоявший на клубке караванных путей. Город множества гостиниц и пещерных храмов, с их летящими по каменным сводам улыбающимися духами и богами и сотнями и тысячами жрецов и служек.
Длинные буроватые глухие стены городских кварталов перемежались пустырями с десятками юрт и пасущимися степными лошадками.
Город казался странно пустым, лишь уже почти в самом центре его караван вышел, наконец, на базарную площадь с лавчонками, дувалами караван-сараев, толпами людей и ароматами лепешек и баранины.
И на этой площади было немало вооруженных всадников.
Никто из прохожих не обращал на них особого внимания: видимо, воины на улицах здесь не были чем-то необычным. Да и сами прохожие были чем-то смутно похожи на проезжавших — в основном молодые мужчины. В конце концов, Костюк находился в пограничном округе, где большая часть мужского населения была военными, в свободное время обрабатывавшими свой надел земли или доверявшими это занятие родным.
Выдубленные ветрами лица, знакомые с беспощадным ветром. Эта расслабленная качающаяся посадка, говорящая о том, что в седле такие всадники могут спать целую ночь. Громадные луки, натянуть которые под силу только настоящим силачам, укрепленные у стремени и достававшие наездникам до плеча.
Вопреки обычной степной бритоголовой моде длинные волосы бойцов были распущены по плечам и заплетены в косички. С некоторым изумлением Алексей
