— Так… Каким образом вы оказались здесь?

— Я уже говорила, что искала вас.

— Выходит, вы еще в городе знали о моем отряде? Как это удалось?

— Странный вопрос. Ведь я работала в ревкоме. А там вы хорошо известны. Для ревкома не тайна и численность вашего отряда: тысяча сабель. В последнее время стало известно и о ваших пушках.

— О батарее? — с тревогой переспросил Шерстев. — Вы уверены?

— В ревкоме считают, что у вас пять трехдюймовок. Там даже знают, сколько снарядов…

— Сколько же?

— По двадцать на ствол.

— Дела! — пробормотал атаман. Он нахмурился, закусил губу. — Вести не очень приятные…

— Хочу подчеркнуть: как мне кажется, сведения поступили из отряда. Боюсь, у вас завелась гниль…

— Знают ли в ревкоме об аэроплане?

— Нет. — Саша тряхнула головой, как бы внося поправку. — Во всяком случае, мне об этом неведомо. Думаю, пока ваш аэроплан — тайна для города.

— Так, — сказал Шерстев. — А почему все-таки искали меня? Чем могу быть полезен?

Задав этот вопрос, он увидел, что собеседница сникла, уронила руки на колени. Казалось, она не знает, что ответить.

— Еще вчера, — наконец сказала Саша, — еще вчера я была уверена, что, отыскав вас, буду просить о помощи. А сейчас отчетливо вижу, в какую авантюру впуталась.

— Выражайтесь понятнее. Вас послала Люся?

— Нет. Почему-то она не любит вас…

— Но Люся знала, что вы намеревались разыскать меня?

— Да, я сказала.

— Так в чем же дело?

— Кто-то сообщил ей, что брата допрашивают по двенадцать часов кряду. Он пытается отмолчаться. Понимает, что после завершения расследования будет казнен. Вот и тянет время.

— Надеется на спасение?

— Вы бы не надеялись?

— Кто же может прийти к нему на помощь?

— Кроме вас, некому.

— Не могу, — твердо сказал Шерстев. — Ничего не добьюсь, только погублю отряд. Сунуться в город одними моими силами — безумие. Вот несколько позже…

— А что может измениться?

— Многое. Перемены наступят в самое ближайшее время… Словом, скоро мой отряд уже будет не одинок. И тогда я заставлю задрожать от ужаса этот чертов город!

— Город-то задрожит. Но к этому времени Костя Лелека будет убит. И это еще не завершение трагедии.

— Что вы имеете в виду?

— Боюсь, уйдет из жизни и Люся… Пока она суетится, на что-то надеется… Третьего дня под большим секретом сообщила мне, что готовит брату побег.

— Его можно спасти, только совершив налет на тюрьму. А побег — чепуха. Представляете, как в подвалах ЧК стерегут своего бывшего сотрудника?

— То же самое говорила и я. Но она настаивала. И в конце концов убедила меня. Сейчас я верю, что побег может получиться.

— Каким образом?

— Приятель Константина Петровича, тот самый чекист, через два дня на третий дежурит в тюрьме, возглавляет смену. Обещал Люсе выпустить брата, если она сможет принять беглеца и тотчас выпроводить из города.

— За чем же остановка?

— У Константина Петровича повреждена нога. Самому ему из города не выбраться. Нужна чья-то помощь. Следовательно, побег бесполезен: с огромным трудом его вызволят из тюрьмы, а спустя час исчезновение заключенного будет обнаружено, чекисты прочешут город, отыщут беглеца, схватят его или пристрелят… И все же приятель Лелеки продолжает искать. Надеется совершить невозможное.

— Почему такая заинтересованность, настойчивость?

— Видите ли, он… неравнодушен к Люсе.

— Откуда вы знаете? Вы же не видели его!

— Это сказала Люся.

— А сама она? Тоже интересуется им?

— Не думаю. Скорее всего, нет. Но Люся так любит брата!.. Ради его спасения она может пойти на все.

— Как вы оказались в здешних местах?

— Мне надо было уйти из города… Последнюю ночь мы обе не спали. Проговорили до рассвета. Я назвала несколько сел, в которых намеревалась укрыться на первое время. Объяснила Люсе, что, по данным ревкома, в тех местах появился большой, хорошо вооруженный отряд, враждебный Советской власти. К тем селам и следует пробираться — большевики туда не сунутся… Так вот, упомянув об отряде, я назвала его командира, то есть вас. Люся вскрикнула, закрыла лицо руками и расплакалась.

— Она что-нибудь сказала?

— Ничего ровным счетом. Как всегда, была сдержанна, скрытна. Поэтому я не знаю о ваших отношениях. Но мне кажется, когда-то между вами произошла размолвка.

— Почему вы так думаете?

— Думаю, и все. Разве я ошиблась? Вот видите, вы молчите!

— Люся ничего не передала для меня? — вдруг спросил Шерстев. — Быть может, записку? Или на словах?..

Саша покачала головой.

С минуту они глядели друг на друга. Потом атаман встал, прошел к окну. Все, что он услышал, было убедительно. Собеседница держалась безупречно, не сфальшивила даже в мелочи. А чувство настороженности, тревоги, возникшее, как только он увидел девицу, не ослабевало. Сейчас надо было решить, как дальше вести разговор.

Вошел Леван.

— Хозяин, — сказал он, встав у распахнутой двери, — большой гость приехал!

В комнату шагнул полковник Черный. Саша сразу его узнала: у Кузьмича имелись фотографии многих бандитских главарей.

Шерстев широко улыбнулся и принял гостя в объятия. Затем обратился к Саше:

— Сделаем перерыв. Позже я позову вас.

— Могу я попросить о любезности? — сказала она. — Пусть меня отведут к авиатору.

— Это зачем?

— Глупо упустить возможность час-другой поболтать с настоящим испанцем. Такая практика в языке!..

Шерстев был в нерешительности.

— О, я понимаю ваши опасения, — воскликнула Саша. — Но есть хорошее решение. Пусть авиатор разговаривает со мной, держа наготове заряженный револьвер. Полезно присутствие и еще кого-нибудь. Скажем, Гаркуши. Тогда наблюдение за подозрительной особой будет вестись в четыре ока. Эти мои слова надо понимать буквально: час назад я сняла повязку с глаза упомянутого Гаркуши.

— Хорошо, — сказал атаман. — Хорошо, я удовлетворю вашу просьбу. Гаркуша проводит вас к стоянке аэроплана и не будет мешать беседе с Энрико Гарсия… Леван, ты все понял?

— Хоп! — сказал горец.

— Сдашь нашу гостью на попечение Гаркуши и объяснишь ему, что надо.

Саша и Леван вышли.