— Стол хоть куда, — сказал он, критически оглядывая еду. — Но чего-то недостает…
— Понимаю. — Саша порылась в мешке, вынула длинную железную банку, стала отвинчивать крышку.
— Соль, — разочарованно сказал Тулин, заглянув в банку.
Но вот в руках у Саши оказалась бутылка. Тулин вытащил пробку, понюхал. Убедившись, что в бутылке спиртное, поднял глаза на спутницу.
— Вы колдунья и фея! — воскликнул он. — Но это не все. Не могу удержаться, чтобы не добавить: — «Plus belle que l'antres». В переводе это означает — очаровательная.
— Точнее было бы — прелестнейшая.
— Позвольте… Знаете французский?
— Немного… — Саша вздохнула, с тоской поглядела за окно. — Cuanto se tarda en llegar a Jarkov?
— Не понял… Что это за язык?
— Испанский. Я только хотела спросить: сколько времени поезд идет до Харькова?
— Попробуй не сойти с ума! — Тулин потер лоб. — Вы действительно владеете этими языками?
— Еще и немецким. А что?
Тулин дико глядел на Сашу. Хотелось крикнуть: «Образованный человек, интеллигентка, а продалась большевикам!» Но он сдержался.
— Это все мама, — продолжала Саша. — Сама учила меня. Учила и учит. Теперь настаивает, чтобы я занялась и итальянским. Даже определила срок: год и два месяца на язык. Утверждает, что дети не должны отставать от родителей.
Тулин молчал. Перед его глазами стояла газетная заметка восьмилетней давности, где живописалась драма родителей этой девушки. Выходит, лгал репортер, выставляя ту женщину чуть ли не шлюхой.
— А кто ваша мать? — осторожно спросил он.
— Фельдшерица.
— И знает несколько языков?
— Шесть.
— Вы шутите!
— Это правда.
— Но зачем ей языки? Подумать только, каких денег это стоило!
— Деньги не расходовались. Все языки мама изучила без чьей-либо помощи. Только сама! Засиживалась каждую ночь. Все уже спят, она же скорчится в кресле и торопливо выписывает слова на длинный узкий лист. Так, считает она, быстрее всего запоминается.
— Но зачем ей это?
— Не знаю. Мне кажется, она не могла иначе, вот и все.
— Ну а вы сами? Вам-то для какой надобности языки? Тоже не задумывались?
Саша засмеялась:
— Вдруг возьму да и отправлюсь в кругосветное путешествие!
Тулин плеснул самогону в кружки.
Взяв свою кружку, Саша подумала, что за все время их знакомства собеседник ни разу не поинтересовался ее профессией. Сдержанность воспитанного человека? Нет, интеллигентности в нем маловато. Выглядит этаким волокитой, прожигателем жизни…
Эшелон стал тормозить. Донесся протяжный гудок паровоза. Поезд приближался к очередной станции.
Здесь вновь состоялась проверка документов.
Один из контролеров взял бумаги Тулина, стал примериваться, куда бы присесть. Саша передвинулась в конец койки. Чекист сел и развернул посадочный ордер, держа его так, чтобы Саша видела документ.
Это была ошибка: Тулин все заметил.
Еще при предыдущей проверке ему показалось, что контролер и девица обменялись быстрыми взглядами. Тогда это не встревожило: мало ли какие дела могли быть у чекистов!.. Но теперь выяснилось, что объект их внимания он сам, Тулин!
У него вспотели ладони, задергалась жилка в уголке глаза. То был страх. Но он быстро взял себя в руки. Судя по всему, опасность не столь велика. Сам виноват — вел себя легкомысленно, был развязен. Вот и насторожил спутницу. Поэтому и проверка — девица решила прояснить личность нового знакомого.
Контролеры ушли из вагона. Вскоре поезд тронулся.
— Что-то вы задумались, — сказала Саша. — Этакая меланхолическая отрешенность от всего земного. И водка недопита…
Тулин порывисто встал с койки, взял кружку, склонился в шутливом поклоне:
— Мадемуазель!
— Ну вот, совсем другое дело, — улыбнулась Саша и тоже подняла кружку.
— Ваше здоровье! — сказал Тулин и выпил.
ВОСЬМАЯ ГЛАВА
Саша сидела в кабинете Кузьмича и рассказывала о трагических событиях в Харькове, свидетельницей и участницей которых она оказалась. Все то, что произошло во время ее командировки, было подробно изложено в рапорте руководству УЧК, но Кузьмич задавал новые и новые вопросы. Он хотел знать все подробности происшествия.
Было около полуночи. Сотрудники разошлись. Полчаса назад по коридору простучали шаги коменданта, проверявшего опустевшее здание. От усталости Саша едва сидела на стуле. Вдобавок разболелась голова. Но она рассказывала медленно и подробно, стараясь не упустить ни единой мелочи.
— Киреев, — протянул Кузьмич, когда Саша сделала остановку, чтобы выпить воды. — Киреев Петр Петрович… Говоришь, рассталась с ним на перроне? А когда поезд прибыл в Харьков?
— В двенадцатом часу ночи… Я хотела обратиться к транспортным оперативникам, чтобы его задержали. Но у меня ведь были только догадки, предположения. Ни одного факта!.. Он ушел. Даже не предложил проводить, хотя еще накануне настойчиво поучал меня: «По ночам в Харькове неспокойно, берегитесь, не ходите одна…» Может, я сама должна была арестовать его?
— И слава Богу, что не попыталась… Представляю себе: ночь, темнота, суматоха в переполненном вокзальном помещении — торопятся и кричат сотни мешочников, спекулянтов. И в этом хаосе некая девица наставляет пистолетик на здоровенного решительного мужика!.. Да он растерзал бы тебя! Таким, как он, в случае ареста терять нечего.
— Я все ломаю голову над тем, что же его насторожило, заставило изменить линию поведения?..
— Видимо, наследил один из контролеров… Ну, хватит. Рассказывай дальше. Итак, ты осталась одна. Что произошло потом?
— Устроилась в зале ожидания. Утром привела себя в порядок, пошла искать госпиталь. Следовало бы направиться туда на рассвете. Я же лишь часам к девяти добралась до места. Вот и получилось, что он успел раньше…
— Повтори свою беседу с дежурным врачом.
— Это была женщина лет сорока. Толстуха, пальцы в перстнях, на шее фальшивый жемчуг — каждая бусина с вишню… Как напустится на меня! Крик на всю приемную. Я стою, слушаю, а она все сыплет. Раннее, мол, утро, больные только проснулись, а к Пожидаеву уже второй посетитель. И каждый твердит, что у него срочное дело. А для дел, хоть самых сверхсрочных, есть вечерние часы, как распорядился господин главный врач… Слушаю, а у самой спина похолодела от предчувствия беды. Прервала ее, спрашиваю, где Пожидаев. В ответ снова крик, топание ногами. Не выдержала я, сунула ей в глаза свой мандат, схватила за плечи, трясу. Она перепугалась, рукой показывает за окно. Я туда. Захара нашла в дальнем углу сада, в кустарнике. Он еще дышал.
Кузьмич взял со стола большой складной нож с шероховатой роговой рукояткой, раскрыл его. При этом резко щелкнул фиксатор лезвия.
— Серьезный ножик, — сказал он. — Такие бывают у матросов: табак резать, консервы вскрывать, палубу скоблить — на все годится. А при случае — оружие… Куда он ударил?
— Слева, косо, под восьмое ребро. Медицинский эксперт сказал: удар профессионала.
— Вот и Ящук был убит ударом под ребро.
