пятнадцать, учится у сапожника, почти не приносит денег… Нет, она будет хорошо работать. Пусть господин офицер не сомневается, она справится.
Чин размышляет. В оранжерее без специалиста не обойтись: недавно заключенные опять погубили несколько сот хризантем. Цветы предназначались на продажу; начальник тюрьмы лишился дохода, устроил взбучку подчиненным, приказал немедленно найти цветовода… Может, взять девчонку на пробу?
— Ладно! — Хлопнув ладонью по столу, офицер встает. — Поглядим, на что вы годитесь.
Саше объявляют: вход в тюрьму по записке старшего надзирателя. С заключенными не общаться, ничего не брать у них, ничего не приносить с воли. В городе не болтать о том, что видела или слышала в тюрьме.
— Иначе мы закуем вас в кандалы и заживо сгноим в темном, как преисподняя, карцере. — Офицер улыбается Саше. Двое надзирателей, что стоят у двери, хохочут.
— Когда сможете приступить к работе?
Саша едва удержалась, чтобы не крикнуть: «Немедленно, сейчас!»
— Завтра, если позволите, — говорит она, стараясь, чтобы голос ее звучал спокойно, буднично.
Запахи плесени и карболки, чеснока и застоявшегося махорочного дыма, арестантского пота и прокисшего черного хлеба — весь этот отвратительный тюремный букет господствует не только в сырых каменных коридорах, по которым только что провели Сашу, но даже во дворе заведения. Кажется, будто тяжелый смрад источают серые стены корпусов, со всех сторон обступившие приземистое строение под стеклянной крышей в центре двора. Это и есть оранжерея.
— Входи! — командует сопровождающий Сашу тюремщик и ударом ноги распахивает грубую дощатую дверь. — Веселее двигай ногами, девка!
Саша входит.
Оранжерея — владение другого стража. Передав ему Сашу, первый надзиратель уходит.
Заключенные — их здесь человек двадцать, — как по команде, оставили работу и во все глаза смотрят на девушку. В большинстве это пожилые люди. Впрочем, их очень старят давно не стриженные волосы, косматые бороды. Одеты они в грязные штаны, куртки и шапки из серого солдатского сукна. Все в железе — на запястьях и на ногах у них браслеты, соединенные цепью такой длины, что руки можно поднять лишь до уровня рта.
В руках у надзирателя длинная палка. Не сходя с места, он тычет ею в спину одному из каторжников. Люди, очнувшись, возвращаются к своим занятиям. Большинство из них рыхлят землю на грядках, двое катят на тачке бадью с навозом, еще несколько человек волокут тяжелую бочку с водой.
Движением руки надзиратель подзывает Сашу. Она подходит, выслушивает подробное наставление. Тюремщик увлекся, держит речь. Саша делает вид, что слушает, сама же украдкой разглядывает заключенных. Один из них — тот, ради которого она проникла сюда.
В свою очередь каторжники изучают «вольную»: то и дело кто-нибудь выпрямляется, чтобы вытереть пот с лица, на самом же деле внимательно рассматривает девушку.
В помещении пыльно, душно. В воздухе стоит тихий, мелодичный звон. Его издают цепи работающих здесь людей.
Неделя миновала. Саша освоилась, пригляделась к тем, кто постоянно трудится в оранжерее. Таких восемь человек. Остальных приводят, когда есть спешная работа.
«Временщики» Сашу не интересуют. Нужный ей человек должен быть среди этих восьмерых. Установить его, вступить с ним в контакт необходимо как можно быстрее. Руководитель подпольной организации, устроивший Саше «командировку» в тюрьму, указал его приметы: высокий, худой, с хриплым басом, волосы густые и седые. Назвал и кличку: Кузьмич. Кличка пристала к человеку много лет назад в централах, на пересылках и этапах — давняя подпольная кличка, ставшая как бы вторым именем.
Кто же из восьмерых?
Ростом и комплекцией под приметы подходят двое заключенных. Теперь предстоит выяснить, какие у них голоса, кто отзовется на кличку.
Саша приготовила ящик с рассадой, наполнила водой большую лейку и ждала.
Удобный момент наступил, когда тюремщик направился в дальний конец помещения.
Она отнесла рассаду на грядку, близ которой работали интересовавшие ее заключенные, вернулась и подняла лейку с водой.
Работавшие в оранжерее вдруг увидели: возле рассады девушка оступилась и уронила тяжелую лейку, вероятно, себе на ногу, ибо застонала и, присев, стала растирать лодыжку.
Один из каторжников помог ей подняться.
— Очень больно? — спросил он.
— Конечно, больно — тяжесть-то какая! — сказал другой.
При первых звуках его голоса у Саши перехватило дыхание.
— Кузьмич? — выпалила она.
— Ну, Кузьмич, — ответил мужчина. — А что?
Вдруг он отвернулся, схватил грабли, стал сгребать навоз.
— Осторожно! — услышала Саша.
Но она и сама заметила возвращавшегося надзирателя.
Через час Саша вновь оказалась возле Кузьмича, поймала его взгляд:
— Как вам живется? Здоровы ли?
Заключенный осторожно посмотрел туда, где был надзиратель. Страж только что скрутил цигарку, облизал ее и, закурив, обвел помещение сонными глазами. Ну что ж, каторжник и вольная работают шагах в четырех друг от друга, не общаются. Заняты делом и все остальные. Значит, порядок. И тюремщик с удовольствием сделал большую затяжку.
— Здоров ли я? — тихо переспросил Кузьмич. — Да, в общем, со здоровьем неважно…
— О вас думают. Берегите себя. Старайтесь больше отдыхать, не нервничать…
Саша не успела закончить. Кузьмич схватился за грудь. В оранжерее долго не смолкал резкий, надсадный кашель.
Отдышавшись, он принялся за работу.
— Что вам принести?
— Мне бы листик бумаги, — услышала Саша его низкий, рокочущий бас, — Хоть маленький листик бумаги и карандаш!..
— Хорошо!
Подхватив лейку, Саша отошла в сторону. На первый раз было достаточно. Итак, Кузьмич понял ее, отозвался. Часть задачи решена.
Утром за десять минут до начала работы Саша была возле тюрьмы. Как всегда, дежурный без промедления выдает разовый пропуск. Но в проходной Сашу подстерегает неожиданность.
— Покажи харч! — требует страж, которому она только что вручила пропуск.
— Пожалуйста, вот мой завтрак. — Саша с готовностью развязывает узелок с едой. — Два бутерброда, яблоко, бутылочка с молоком.
Страж рассматривает и даже взвешивает в руке яблоко, разнимает на половинки бутерброды с маслом, почему-то переворачивает маленькую бутылку, в которой плещется молоко.
— А здесь мелочь, — Саша протягивает портмоне. — Что-то около гривенника. Это я оставлю у вас, если можно. Вы не будете возражать?
— Поговори мне! — бросает страж.
Портмоне отобрано, его содержимое высыпано на стол. Затем тюремщик сгребает монеты, прячет портмоне в ящик стола.
Из смежной комнаты появляется женщина, тщательно ощупывает одежду Саши. Закончив обыск, удаляется. За все это время она не произнесла ни слова.
— Проходи! — командует страж.
У Саши хватает выдержки неторопливо завязать узелок с завтраком, даже улыбнуться тюремщику. Если бы знал он, что при обыске пальцы женщины едва не коснулись карандаша и бумаги, спрятанных под
