Кузьмич метнул на него сердитый взгляд, стал выбираться из-за стола.
— Саша не простит, если с вами случится беда, а я не смогу помочь, — быстро сказал Энрико. — Вы слышите?
Ответа не последовало.
— Вдруг я раньше срока закончу с заданием, — схитрил Энрико. — Как вас найти?
Шаркая подошвами, Кузьмич добрался до выхода, раздвинул занавес из стволов бамбука, исчез за ним. Еще некоторое время колебались бамбуковые стержни и повисли неподвижно.
Кузьмич медленно брел по улице. В этот воскресный день в Берлине ярко светило солнце, было по-летнему тепло: прохожие шли с плащами через руку, иные в пиджаках нараспашку. А он подавлял желание плотнее закутаться в свое габардиновое пальто. Еще в пивной его стал мучить озноб. Сейчас плечи, спина и вовсе заледенели. Самым разумным было бы спешить в отель, проглотить чашку горячего кофе и забраться под одеяло. Но он твердо решил, что сперва побывает у дома Эссена.
Он огляделся в надежде встретить такси. Но с началом войны таксомоторы стали редкостью в германской столице.
На перекрестке, где он готовился пересечь улицу, мимо проехал синий «опель». За рулем сидел Энрико. Кузьмич видел, как автомобиль сбавил скорость, остановился в отдалении: Энрико тоже заметил Кузьмича и на всякий случай притормозил.
Но старик не мог воспользоваться «опелем», так же как десятью минутами раньше должен был отмолчаться в ответ на просьбу Энрико сообщить адрес. Оба и так достаточно рисковали, встретившись на глазах у десятков людей. Кроме того, тревожило поведение Энрико: у него явно притупилось чувство опасности. А только оно, это чувство, — главный охранитель разведчика…
Поездка в метро и трамвае заняла около часа. Солнце уже скрылось за крышами домов, когда он оказался на нужной улице. Вот и знакомое здание. Продолжая движение, Кузьмич скосил глаза на фасад. Окно в квартире Эссена было распахнуто — окно с цветами. И возле горшка с красными гвоздиками стояла лейка!
Он неторопливо миновал дом. Где-то здесь должно быть кафе… Ага, вот оно.
Он вошел в заведение, спросил чашку кофе и газету, занял дальний от витринного стекла столик. Если до сих пор не снято наблюдение за домом, то и в кафе могли приглядываться к любопытным клиентам…
Заказ принесла моложавая стройная женщина.
— У нас только с сахарином, — сказала она, ставя на стол чашку.
Кузьмич понимающе кивнул, обхватил чашку ладонями. Пальцы дрожали, он едва не расплескал кофе.
Чашка была выпита, он попросил еще.
— Я уже был здесь однажды, — сказал он, принимая новую чашку. — Но помнится, хозяйничали не вы…
— Мы чередовались, я и муж. — Женщина вздохнула. — Теперь приходится управляться одной.
— Он сражается?
— На войне не был, а все же заполучил рану. Вот сюда. — Женщина показала себе на плечо.
— Ну, это пустяки, — небрежно сказал Кузьмич. — Две-три недели — и все будет в порядке.
— Он почти четыре месяца в больнице: поврежден сустав. Лечение стоит таких денег!..
Ранение хозяина кафе четыре месяца назад, то есть в июне-июле… Вот и само заведение выглядит не так, как прежде. Помнится, витрина и дверь представляли собой как бы единое стекло. Теперь же дверь зашита досками… Да, можно предположить, что хозяина ранили здесь, в кафе. Тогда же разбили и дверь.
И все это произошло в период, когда прервалась связь с Эссеном…
Кузьмич посидел еще некоторое время, полистал газету: он должен был пробыть в кафе часа полтора.
Наконец срок истек. Он расплатился и вышел.
Уже смеркалось, но еще отчетливо была видна лейка в окне второго этажа дома на противоположной стороне улицы.
А ведь Эссен предупреждал: встречи с ним могут состояться лишь в строго определенное время. На крайний случай возможно опоздание на час, только на один час, после чего сигнал безопасности убирается и встреча переносится на сутки.
Теперь же лейка торчит в окне полтора часа, если не больше.
Вывод: Эссен и Дробиш, если они не убиты в схватке с полицией, до сих пор молчат на допросах.
Мысленно он вернулся к разговору с Энрико. Есть ли смысл в поручении, которое должен выполнить Энрико, установив контакт с Андреасом? Да, есть. Сегодняшняя разведка у дома Эссена лишь подтвердила предположения, что оба немца оказались людьми мужественными, никого не предали. Но что известно нацистской контрразведке о работе Дробиша в замке, его связях? Пока это тайна. Проникнуть в нее необходимо, чего бы это ни стоило.
ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА
Полчаса назад в зале ресторана «Фатерланд» зажгли свечи и выключили электричество. На белой стене заплясали искаженные тени сидящих за столиками людей. Казалось, зал обрамляло гигантское матовое стекло и за ним кривлялись некие загадочные существа. Чуть светлее было в глубине ресторана, возле эстрады. Там крутился под потолком круглый блестящий фонарь с прорезями, в которых мелькали разноцветные лучики. Желтые, красные, зеленые пятна ложились на головы и плечи танцующих.
Энрико ужинал и исподволь наблюдал за соседним столиком. Сейчас там сидели двое: Андреас и девушка. Вторая пара танцевала.
Оркестр прервал медлительное тягучее танго, на эстраду выскочила певица в черном трико и цилиндре. Лицо ее было вымазано черной блестящей краской, губы густо накрашены кармином.
Грянула фокстротная мелодия. Артистка запела:
В зале засмеялись, стали подпевать. Новые пары ринулись к эстраде. Мимо Энрико протопали четверо эсэсовцев с подружками. Один из них толкнул столик — Энрико едва успел подхватить свечу, вывалившуюся из подсвечника.
Девушка Андреаса видела эту сцену. Она расхохоталась, что-то сказала спутнику. Тот равнодушно взглянул на Энрико и потянулся к пачке с сигаретами. Весь вечер он почти не притрагивался к спиртному, только курил. Временами морщился и встряхивал головой, как бы отгоняя неприятные мысли.
Позавчера Энрико провел половину дня и весь вечер у той самой сторожки в буковой роще, где Кузьмич встречался с Конрадом Дробишем. В этом месте единственная дорога из Вальдхофа сливалась с магистральным автомобильным шоссе. До самой ночи дорога была пустынна, лишь на исходе дня по ней проехал дизельный трехколесный грузовик, везший в замок брикетированный уголь. Тот, кого ждал Энрико, так и не появился. В качестве компенсации за неудачу в одиннадцатом часу ночи разведчик наблюдал воздушный налет на Берлин. Над городом встали белые кинжалы прожекторов. Горизонт озарился вспышками от залпового огня зенитных батарей. И вот уже воздух заполнился гулом самолетов. Внезапно стало светло: бомбардировщики вывесили «фонари» — светящиеся авиабомбы. Десятки маленьких ярких лун медленно опускались на парашютах, заливая окрестность мертвым зеленоватым светом. С земли протянулись к ним красные трассы пулеметов и автоматических пушек. Огненные пунктиры во всех направлениях прошивали небо, сбивали САБы. Но в небе вспыхивали новые «фонари». И вот уже грохнули взрывы, взметнулись к облакам, всплески рыжего пламени… Один из бомбардировщиков, схваченный десятком прожекторов, взорвался: на острие световых лучей вспух багровый пузырь, разлетелся тысячей брызг…
Следующий день у Энрико был заполнен до отказа: с утра тренировка в радиообмене и ремонте аппаратуры, затем изучение русского языка, стрельба из советского оружия. И вот уже подошло время встречи с Гейдрихом в спортивном зале. Как и полагалось, Энрико позвонил его адъютанту и спросил, не изменил ли свои планы группенфюрер. «Обергруппенфюрер, — строго сказал адъютант. — Теперь
