его-то и обходили путники.
Внезапно Шагин замер, сделал Саше знак остановиться.
— Выстрел? — сказал он. — Ты не слышала?
— Где-то там, — Саша показала рукой. — Недалеко, не более версты.
— Из револьвера, мне кажется.
— Точно. Надо бы взглянуть, Андрюша.
— Погоди, я мигом!
— Возьми-ка. — Саша протянула наган. — Будь осторожен.
Шагин скользнул в кусты.
Придерживая подвязанный под платьем портфель с драгоценностями, Саша неуклюже опустилась на колени, нашарила рукой местечко поудобней и с наслаждением привалилась спиной к толстому трухлявому пню. Пройдено совсем немного, но тяжелая ноша уже порядком утомила.
Саша взглянула на небо, пытаясь определить время. Видимо, далеко за полночь: луна миновала зенит, мрак сгустился. Вот и легкий ветерок прошелестел высоко в кронах деревьев — верный предвестник приближающегося рассвета.
Она задремала.
Очнулась, когда в лесу было почти светло. Рядом неподвижно стоял Шагин.
— Ревзин, — глухо сказал он.
— Убит?! — вскричала Саша.
Шагин кивнул.
— Кто убил?
— Не знаю…
Саша поднялась на ноги:
— Идем к нему!
Чекист Григорий Ревзнн лежал ничком, разбросав руки в стороны. Будто очень устал и прилег отдохнуть.
Саша опустилась на колени возле погибшего. Шагин пальцами коснулся бурого пятна на левой лопатке Ревзина.
— Гляди, били в спину, в упор, рубашка обожжена. — Он посмотрел на Сашу. — Тебе не кажется странным? Он же не один был. С товарищем шел. А кто-то подкрадывается сзади, стреляет. И тот, второй, не помешал убийце. Даже не ответил выстрелом на выстрел. Вот как все неправдоподобно.
— Кто шел с Гришей?
— Не знаю. Люди сами разбивались на пары, кто с кем хотел… Ну, это мы выясним!
Шагин перевернул труп на спину, осмотрел карманы одежды Ревзина. Они были пусты. Осторожно поднял твердый от подсыхающей крови подол рубахи убитого. На животе поблескивал засунутый под брючный ремень никелированный кольт.
Коротко вскрикнула Саша. Она показала на ноги Ревзина. Левая лодыжка сильно распухла, была иссиня-черной.
Теперь стало понятно, почему возле убитого валяется длинная палка.
Шагин мысленно нарисовал картину случившегося. Ревзин повредил ногу, стал хромать. Подобрал где-то посох, но все равно двигаться было трудно. Напарник ушел вперед. И тогда к отставшему подкрался враг… Все ясно. Все, кроме одного: как же тот, кто был впереди, не слышал выстрела, не поспешил на выручку товарищу? А может, вернулся, но убийца уже успел скрыться?..
Те же вопросы задавала себе и Саша.
Снова пущен был в дело австрийский штык. Григория Ревзина похоронили.
Шагин сунул кольт под приметный камень, штык забросил в кусты, последний раз огляделся, чтобы лучше запомнить место.
— Клянусь, что найду убийцу! — сказал он. — Найду и сам его расстреляю!
На рассвете Лелека вернулся в город, прокрался по улицам, стараясь не попасться на глаза бандитским патрулям.
Вскоре он звонил у дверей дома врача Станислава Белявского, звонил требовательно, властно.
Горничная не хотела впускать незнакомца, но Лелека отстранил ее и вошел.
Минуту спустя появился хозяин. Он был в смокинге — веселый, раскрасневшийся, с сигарой в зубах.
Лелека невольно взглянул на большие часы, занимавшие весь угол комнаты.
— Удивлены? — воскликнул Белявский. — Конечно, конечно, раннее утро, а я уже! — Он щелкнул себя по горлу.
— Когда же успели? — Лелека оглядел собеседника.
— Все очень просто. Мы со Стефанией провели последние дни, так сказать, в добровольном изгнании. В родные пенаты вернулись только вчера вечером. И сразу нагрянули гости. Они и сейчас здесь!
Лелека только покачал головой.
— Не одобряете? — Белявский упал в кресло, сделал попытку раскурить погасшую сигару. — А я хотел предложить… Идемте к ним! Коньяк, пунш. Весело, черт возьми!
— Коньяк, пунш… Я не спал двое суток. — Лелека сделал паузу. — Ну-ка, несите мой куш.
Белявский перестал возиться со спичками, швырнул в угол обслюнявленную сигару и расхохотался:
— О, это не так просто!.. Я хотел сказать: они не здесь, не в этом доме. Спрятаны, и притом довольно далеко, так что сегодня мы…
— Хорошо! — Лелека встал с кресла. — Тогда я отправляюсь к Харитону Базыкину.
— О-ля-ля! — Врач раскурил новую сигару, выпустил густой клуб дыма. — Молодой человек должен знать: до Базыкина еще надо дойти!
— Что вы хотите сказать?
— Дом Базыкина в двух верстах отсюда. И на каждом углу патрули, караулы…
— Базыкин у вас!
Лелека сказал это неожиданно для самого себя и почувствовал, что попал в точку.
— Да, у меня, — пробормотал Белявский. — Только кому он поверит — своему доверенному врачу или большевику, чекистскому комиссару, которого весь город знает как…
Он не докончил. Гость схватил его за грудь, рванул с кресла.
Но отворилась дверь. Через порог шагнул краснолицый грузный мужчина, в расстегнутом кителе с полковничьими погонами, с бокалом в руке.
— Господа, — сказал он, тяжело ворочая языком, — позвольте мне, господа… — И вдруг закричал: — Лелека? Костя Лелека, сукин ты сын!
На глазах у ошеломленного Белявского сотрудник ЧК и командир казачьего белогвардейского отряда, самого крупного из тех, что минувшей ночью ворвались в город и стали его полновластными хозяевами, кинулись друг другу в объятия, что-то кричали, целовались, обнимались снова.
Потом казачий полковник ринулся в комнаты, таща за собой «чекиста». Но Лелека вырвался, зашептал ему на ухо.
— Вон оно что, — пробормотал полковник, удивленно качая головой. — Ты, брат, оказывается, и вовсе ловкач. — Он обернулся к хозяину дома: — Иди-ка, Станислав, в гостиную: я друга встретил, у нас разговор.
Белявский понимающе закивал, исчез за дверью.
— Там я нахожусь уже год, — сказал Лелека, продолжая конфиденциальную беседу. Он тонко улыбнулся. — Рекомендация самого Александровича [5].
— Погоди, погоди, но ты никогда не был эсером!
— Тем более левым, — подтвердил Лелека, улыбаясь.
— И Александрович знал об этом?
— Он все знал.
— На кого же ты работаешь, Константин, чей хлеб ешь, как дошел до жизни такой?
— На себя работаю. — Лелека гордо выпрямился. — На себя, чтобы ты знал, Черный, только на самого себя, и ни на кого другого!
— Трудно приходится?
