— И это надолго, шеф? — задает вопрос радист.
— Видимо, да. И выход один. Вы, Глюк, принимаете на себя ее обязанности, превратившись в бдительную няньку…
— Но…
— Вы перебиваете меня, Глюк!
— Простите, шеф.
— Я понимаю всю трудность задачи, — продолжает Абст. — Только опытный врач может справиться с двумя дюжинами существ, в каждом из которых дремлет зверь, готовый вцепиться тебе в глотку.
— Именно так, шеф! В этом вся суть.
— Как видите, я ничего не скрываю. Вы должны знать, какой груз взваливаете себе на плечи. Но думаю, все обойдется. Первые дни я буду неотлучно с вами, обучу контролю за ними, и дело пойдет. Главное — не зевать, быть начеку.
Абст вопросительно глядит на помощника. Тот нервно ходит из угла в угол.
— Ну, — спрашивает Абст, — как вы решили?
— Не могу, шеф. — Глюк не скрывает страха. — Кормить их и понукать — самое легкое. Главное же, вы знаете, не это… Главное, чтобы они не взбесились. Ришер пыталась учить меня, как вы и приказывали. Куда там! Боюсь, шеф. Боюсь оплошать, просчитаться. А вы знаете, чем это пахнет!
— М-да. — Абст морщится, будто у него болит голова. — Значит, отказываетесь? Хорошо, тогда ими займусь я.
— Это не выход. Надо радировать, чтобы прислали замену.
— Конечно, врача мы затребуем. Но придется ждать месяц, если не больше. Месяц я буду в бездействии… Глюк, вы должны согласиться!
— Не настаивайте, шеф. Я заглядываю им в глаза, и душа у меня леденеет. Что угодно, только не это!
— Но даю слово: я не покину вас ни на день.
Глюк угрюмо молчит.
Абст встает.
— Решено, — заключает он. — До прибытия врача мы прекращаем боевую работу. Отправляйтесь на свои места.
И он уходит.
Радист, который в продолжение всего этого разговора проявлял живейшие признаки нетерпения, резко оборачивается к товарищу.
— Дурак! — выпаливает он.
— Кто?
— Кто дурак? — переспрашивает радист. — Да это ясней ясного. Разумеется, ты, Густав Глюк. Погоди, шеф припомнит тебе!
— И пусть, — мрачно бормочет рыжебородый, — пусть припомнит. Хуже не будет.
— А, чепуха! — Радист извлекает из кармана штанов плоскую металлическую коробку с карамелью, долго перебирает конфетки пальцем.
— Дать тебе, Густав?
— Да провались ты с этой гадостью! — негодует Глюк.
Выбрав зеленую конфету, радист ловко кидает ее в рот, прячет коробку в карман.
— Надо беречь себя, — наставительно говорит он. — А то дымишь и дымишь. Я вот чередую: сигарета — конфета… Может, дать мятную?
Рыжий брезгливо сплевывает.
— Ну, как хочешь. Так слушай. Я опять насчет этих… Ты, Густав, будешь не один. Я всегда рядом. Вдвоем мы — сила! Случись что, легко перестреляем все стадо. Я, ежели говорить по чести, сейчас о другом тревожусь. — Вальтер переходит на шепот. — Видишь ли, сегодня улучил минуту и послушал эфир. Захотел узнать, что творится в мире…
— Да не тяни!
— Они снова бомбили Гамбург!
— Кто?
— Американцы, кто же еще! — Радист выплевывает конфету. — Триста «крепостей» висели над городом. Там такое творилось!..
Замолчав, он выжидательно глядит на собеседника. Тот не отвечает.
— Вот и на Востоке не очень-то все блестяще… — осторожно добавляет Вальтер.
— Ты зачем говоришь мне это? — Рыжий угрюмо сдвигает брови. — Ты чего хочешь?
— Хочу, чтобы согласился.
— Да ты храбрец, как я погляжу. Ну, а вдруг оплошаем и они выйдут из-под контроля? Ну-ка прикрой гляделки и вообрази: плывешь на глубине, справа — один из них, слева — другой да еще парочка движется следом. И вдруг у них начинается… Ты только представь такое, Вальтер!
— Представляю! — Вцепившись пальцами в ворот свитера, радист порывисто наклоняется к собеседнику. — Представляю все очень хорошо. Но мы с тобой умные парни и «ошибемся» тогда лишь, когда захотим!.. Запрем их покрепче и оставим без снадобья. И пусть у них все начинается. Разумеешь? Пловцов придется прикончить. — Радист ухмыляется. — Жаль бедняг, но что поделаешь, если все так случилось?.. — Он хватает Глюка за плечи, заглядывает ему в глаза. — И нас с тобой отправят на материк: пловцов нет, нам здесь уже нечего делать! А денег не занимать ни тебе, ни мне. Денег куча! И еще будут. И чистенькие мы: никто ничего не знает. Вот оно как все получится. Поживем, осмотримся, а там будет видно. Война продлится не вечно. Надо и о себе подумать. Шкура-то у человека одна…
Рыжий неподвижно стоит посреди пещеры. Вот он мотнул головой, ссутулился и, выставив кулаки, двинулся на радиста. Тот пятится.
— Ну ты, — бормочет Вальтер, вертя шеей, — полегче, дурень… Ведь о тебе забочусь!
— Вот что… — Глюк будто очнулся, шумно выдохнул. — Вот что, этого разговора я не слышал.
— А я ничего и не говорил, — поспешно вставляет радист.
— И еще замечу…
— Тихо!
В пещеру стремительно входит Абст.
— Глюк, одеваться!
Рыжий вздрагивает:
— Что еще стряслось, шеф?
— На скале — человек.
— Что?..
— Человек на восточном склоне лежит возле самой воды. Я увидел его в перископ.
— Он жив?
— Не знаю.
— С базы? — Радиста осенила догадка. — Пловец из противодиверсионной службы?
— Вряд ли.
— Понятно, — восклицает радист, всплеснув руками, — понятно, кто он! Наверное, тот самый… Наверное, течение прибило труп приговоренного. Ну, того, что был убит при попытке к бегству! Шеф, на допросе вы сидели рядом. Не опознали?
— Не до него было. — Абст пожимает плечами. — Вот-вот грохнет взрыв, а мне надо еще успеть исправить респиратор. Да и сидел он закутанный в одеяло, голова забинтована — одни глаза сверкали… Ладно, хватит болтать!
Абст выходит. Глюк и Вальтер движутся следом.
Трое обитателей подземелья втаскивают в пещеру двухметровый серый цилиндр.
— На стол! — командует Абст, направляясь к шкафу с медикаментами.
Помощники укладывают цилиндр на обитом цинком столе. Глюк устало выпрямляется.
— Открывайте! — бросает Абст, роясь в шкафу.
Вальтер и Глюк отщелкивают замки, напоминающие стяжные запоры канистр. Их четыре,