последствия греха, так и цену освобождения от него для тех, кто хорошо понимал ее смысл. Для мужчин и женщин, живших в древнем мире, пишет Д. С. Уэйл, «жертва была не образным выражением, а абсолютной истиной… Она подтверждала действенность проливаемой крови, с религиозной точки зрения». Однако современным людям это установление кажется варварским по нескольким причинам. Люди, живущие в XX в., считают «ужасной, с нравственной и эстетической точки зрения, саму идею отвращать неудовольствие Бога путем окропления жертвенника кровью невинной жертвы и вознесения к небу облака дыма от ее сгораемого мяса»[10]. Представьте себе рои мух, смрад и другие побочные последствия закалывания жертвы — и вы поймете, какое это грязное дело.

Но если ветхозаветные жертвоприношения кажутся вам отталкивающим и грязным делом, то Новозаветная Жертва, если только задуматься над этим, гораздо более отвратительна. Ветхозаветные жертвы были лишь тенью, указывающей на самый немыслимый и невероятный из всех религиозных образов — «распятого Бога»[11].

Жертва — главное слово, используемое авторами Нового Завета для описания важности смерти Христа и смысла Евангелия. Новый Завет насыщен терминологией и образами иудейской обрядовой системы. Так, Иоанн Креститель называет Иисуса «Агнцем Божьим, Который берет на Себя грех мира» (Ин. 1:29); Павел говорит о Христе как о Пасхе нашей, закланной за нас (1 Кор. 5:7); а Петр заявляет своим читателям, что они искуплены «не тленным серебром или золотом», но «драгоценною Кровию Христа, как непорочного и чистого агнца» (1 Петр. 1:18, 19).

Однако в Послании к Евреям, где проводится расширенное сравнение служения Христа с иудейской системой жертвоприношений, наиболее понятно и доступно объясняется, что смерть Христа была жертвой за грехи человечества. «Без пролития крови, — утверждает автор Послания к Евреям, — не бывает прощения. Итак образы небесного должны были очищаться сими. самое же небесное лучшими сих жертвами» {Евр. 9:22, 23). Христос «однажды, к концу веков, явился для уничтожения греха жертвою Своею» (ст. 26). В то время как «невозможно, чтобы кровь тельцов и козлов уничтожала грехи», Христос принес «одну жертву за грехи» (Евр. 10:4, 12).

Левитское служение с его жертвоприношениями предвосхищало жизнь и смерть Христа, а также Его служение после воскресения (Евр. 8:1-7). Поэтому, как верно отметил Джон Мюррей, «мы должны рассматривать жертву Христа с точки зрения левитских прототипов, поскольку они сами были прототипом будущей жертвы Христа»[12]. Таким образом, символика двух Заветов неразрывно связана. Новый Завет фактически более полно раскрывает смысл ветхозаветной символики.

Помимо преемственности символики в двух Заветах, можно с полным основанием отметить еще и то, что, если мы хотим понять суть креста, нам необходимо посмотреть, как Иисус относился к Своей миссии. Наверно, самым понятным Его высказыванием о Своей смерти как о жертвоприношении было то, которое Он сделал во время последней Вечери. «Сие есть Кровь Моя нового завета, — сказал Он ученикам, — за многих изливаемая во оставление грехов» (Мф. 26:28; ср. с Мк. 14:24).

Авторы Евангелий открывают нам, что Иисус много думал о Своей смерти. Например, Марк где-то в середине своего Евангелия записал слова Иисуса о том, что Ему надлежит много пострадать, быть отверженным иудейскими начальниками, «и быть убиту, и в третий день воскреснуть» (Мк. 8:31, 32; ср. с Мф. 16:21). Иисус связал это высказывание с другим, в котором заповедал ученикам взять свой крест (Мк. 8:34; Мф. 16:24). Марк зафиксировал еще два случая, когда Иисус говорил со Своими последователями о Своей смерти (Мк. 9:30-32; 10:32-34). Все евангелисты указывают на то, что в страданиях и смерти Иисус видел смысл Своей жизни.

Иоанн освещает этот вопрос несколько иначе, чем авторы синоптических Евангелий, говоря о том, что Иисус двигался к тому «часу», ради которого пришел в этот мир. Его «час» настал вечером накануне Его смерти (Ин. 12:27; 13:1). Он начался во время последней Вечери, продолжался в Гефсимании и достиг кульминации на кресте.

Во всех четырех Евангелиях ключевым событием является скорее смерть Христа, нежели Его жизнь или даже Его учение. Евангелия являются в каком – то смысле «нестандартными биографиями», потому что отводят непропорционально много места последним нескольким дням Христа на земле. Его смерти и Его воскресению. Большинство биографий великих людей написаны иначе. В «нормальной» биографии несколько сот страниц обычно посвящается жизни человека и его вкладу в сокровищницу мировой науки или культуры и всего лишь пять-десять страниц — его смерти. Причина в том, что биографа интересует прежде всего жизнь великого человека.

В этом смысле Евангелия — уникальное явление в истории мировой литературы. В центре повествования находится смерть Главного Героя, а Иоанн и вовсе уделяет этому событию половину своей книги. Но что еще более странно — Герой Евангелий умер не геройской смертью; на первый взгляд, создается впечатление, что Бог Его оставил, потому что, как сообщают нам авторы Нового Завета, Он понес на Себе грехи мира и умер за грехи всего человечества. В пятой главе будет больше сказано о «Богооставленности» Иисуса во время Его борьбы в Гефсимании и смерти. На данном этапе вполне достаточно признать, что «смерть не была несчастным случаем в жизни Христа, как это бывает с нами; она была смыслом и кульминацией Его Мессианского призвания»[13] .

Несмотря на убедительные свидетельства как Ветхого, так и Нового Завета, немало христианских богословов отрицают тот факт, что смерть Христа была искупительной жертвой. Например, Гастингс Рашдал, сбросив со счетов ясные слова Иисуса в Мф. 26:28, которые опровергают его мнение, пришел к следующему выводу в своей влиятельной книге: «Ничто в евангельском повествовании не дает повода предположить, что надвигавшаяся смерть Иисуса могла каким-то образом привести к прощению грехов или что Иисус умирал «за» Своих последователей не только в том смысле, в каком Он жил для них. Напротив, Он умер в том же смысле, в каком другие мученики умирали за свое дело и своих последователей». Далее Рашдал добавляет, что «в словах, которые Иисус будто бы сказал на последней Вечере, нет ничего, что предполагало бы принципиальное отличие того служения, которое Он сознательно совершал, от того служения, к которому Он призывал Своих учеников»[14].

Другие богословы приняли за аксиому то, что для правильного понимания плана спасения нужно изучать не систему жертвоприношений, а «притчу о блудном сыне, который после покаяния был принят своим отцом без всяких дополнительных условий и без всяких внешних знаков примирения«15. Люди, разделяющие эту точку зрения, склонны видеть в смерти Христа не Божий суд над грехом, а живой пример Отцовской заботы о Своих сущих в мире. Иисус умер не как жертва за грех, а потому, что неблагодарные люди так отнеслись к Его добрым учениям. Несмотря на оказываемое Ему сопротивление, Иисус непрестанно учил народ, вследствие чего претерпел мученическую смерть на кресте. «При таком взгляде на искупление, — утверждает Уильям Уилсон, — смерть Христа не связана со спасением человечества напрямую, как принято было считать»[16].

Из этого следует, что в плане спасения учение Христа, Его личный пример и Его способность воодушевлять Своих последователей любить Бога и творить добро гораздо важнее, нежели Его смерть. Таким образом, как писала Хорис Бушнел, «искупление… это изменение, совершаемое в нас». В том же духе высказывался и Роберт Франке, писавший, что «проблема искупления сводится к тому, чтобы привести грешника к истинному признанию и исповеданию своего греха, за которым следует обращение, полное доверие и послушание Отцу»[17].

Теория, согласно которой Христос умер, чтобы завоевать нас для Божьей любви и воодушевить нас жить так, как жил Он, — во многом справедлива, что мы и увидим в седьмой главе. Но если считать это