Не ведал он тоске своей границ, Не видя музыкантов и певиц. Повсюду он возил их за собой, Без них терял он волю и покой. Всевластный, музыки признал он власть. Охота — вот его вторая страсть. Но даже на охоте удалой, Пронзая жертву меткою стрелой, Вдруг останавливался, не дыша: Алкала светлой музыки душа… Он промаха не знал, стреляя дичь, Кровь проливая, издавал он клич. Среди лихих охотничьих забав Он пил всегда вино, чей цвет кровав. Нередко он, охотясь, открывал Красивую поляну, и привал Он объявлял; слетались сотни слуг; Хмельная чаша обходила круг; Звенел ребаб, то плача, то смеясь; Шипел кебаб, на вертеле дымясь… Однажды он, охотясь так, набрел На холм; вокруг пестрел цветами дол Не охватить его, не оглянуть… Вливался воздух животворный в грудь. Расположился на холме Бахрам, Стал пировать. И песня к небесам Свободно, ясно, радостно взвилась, Она согласно, сладостно лилась. Певцу внимая, пил Бахрам вино, А сердце было ввысь устремлено. Хмель в голове, а музыка в ушах Так весело звенели; видел шах, Что он могуч, и славен, и велик, Для слабых — упования родник. В душе рождалась мысль: «Я сотворен Для блага всех земель и всех племен, И в благодарность за любовь творца Я должен бедных утешать сердца. Я буду милосерден, справедлив, Добро и правосудье утвердив». Казалось, озирает он простор, Нет, в самого себя он бросил взор! Тут путника в степи заметил шах: Он приближался, ускоряя шаг. Бахрам подумал: «Кто это идет? Внушает жалость бедный пешеход!» Душа склонилась к незнакомцу вдруг, И приказал он одному из слуг: «Сядь на коня, а на другом коне Ты чужестранца привези ко мне».
