возникает предчувствие, что дни его сочтены и Дульсинею надо расколдовать любой ценой. Решив, что он сам нанесет эти три тысячи ударов, Дон Кихот подкрадывается к спящему оруженосцу. Мы видим, как он старается стянуть одежду с Санчо, но тот бросается на своего господина, валит на землю, придавливает коленом грудь, и Дон Кихот не может ни пошевелиться, ни вздохнуть. Взяв с Дон Кихота обещание предоставить бичевание его собственной воле, Санчо его обманывает, хлеща не себя, а мягкие буковые стволы недоуздком своего осла — тем самым недоуздком, которым он спутал ноги Росинанта в пятнадцатом эпизоде, тем самым, которым Мариторнес привязала Дон Кихота за запястье к окну. Из всех поражений эта потасовка с собственным оруженосцем самая нелепая, постыдная и отталкивающая. Вскоре печальный и безоружный Дон Кихот сдается на милость некоего добросердечного Робин Гуда, что отчасти можно отнести к тому же поражению.

Счет 20:19 (5:6 в четвертом сете).

(Последний шанс выиграть матч)

Иллюзия: Избавитель принцесс. Встретив на набережной Барселоны Рыцаря Белой Луны, Дон Кихот принимает его вызов.

Результат: Его двадцатое, решающее, поражение.

Реальность: Переодетый Карраско ловко сбрасывает Дон Кихота на землю и берет с него клятву вернуться в родное село. На этом странствия рыцаря Дон Кихота заканчиваются. Пока он и Санчо уныло плетутся домой, им вновь приходится претерпеть страдания: сначала их топчет стадо свиней, потом герцогская чета еще раз заманивает их в пыточную камеру, но это теперь не поражения, а несчастья — Дон Кихот уже больше не рыцарь.

В ходе обсуждения книги под названием «Дон Кихот» я старался создать в ваших открытых умах определенные впечатления. Надеюсь, мне удалось кое-чем поделиться даже с теми из вас, чьи умы лишь слегка приоткрыты. Я повторю то, что говорил в начале нашего путешествия: вы — любознательные, взволнованные экскурсанты, я — просто влюбленный в слово гид со стертыми ногами. Каковы эти впечатления? Я обсуждал следующие вопросы: «где?» и «когда?» книги; связь между так называемой «жизнью» и вымыслом; физические и душевные качества Дон Кихота и его оруженосца; различные аспекты структурного построения: рыцарскую тему, аркадскую тему, вставные повести, темы летописцев и жестоких мистификаций, жертвой которых становятся, оказавшись в руках волшебников, все трое — Дон Кихот, Санчо Панса и сам Сервантес. Я говорил о Дульсинее и о смерти. Приводил примеры высокого мастерства и поэзии книги, а также выступал против того, чтобы считать ее гуманной и веселой.

Испанский комментатор Диего Клеменсин^{40} замечает, что Сервантес «сочинял свою книгу с беззаботностью, не поддающейся объяснению: не имея определенного плана, он слепо следовал своей фантазии, своей богатой могучей фантазии. Более того, он питал непреодолимое отвращение к перечитыванию написанного — отсюда множество грубых ошибок, забытых или неподходящих к случаю эпизодов, несообразностей в деталях, именах и событиях, претерпевающих досадную трансформацию при развития сюжета или повторах, а также других недостатков, разбросанных по книге». С еще большей беспощадностью было сказано, что, за исключением увлекательных бесед Дон Кихота и Санчо и великолепных иллюзий, из которых по большей части и складываются приключения Дон Кихота, роман состоит из смеси избитых историй, набивших оскомину интриг, посредственных стихов, банальных вставок, немыслимых переодеваний и невероятных совпадений; однако благодаря гениальной интуиции художника Сервантесу удается соединить эти разрозненные части, придать роману о величавом безумце и его простодушном слуге стимул к развитию и единство.

Современному читателю трудно поверить в то, что в прежние времена каждая глава этой книги вызывала у читателей приступы безудержного смеха, юмор книги ему представляется грубым и мрачным. Порой веселье скатывается до низшего уровня средневекового фарса со всеми его традиционными посмешищами. Грустно, если автор полагает, что некоторые вещи смешны сами по себе: ослы, обжоры, животные, над которыми издеваются, расквашенные носы и т. д. — привычный ассортимент в торговле готовым весельем. Если Сервантесу это в конце концов и сходит с рук, то лишь благодаря тому, что в нем всегда побеждает художник. Как мыслитель Сервантес беспечно разделял почти все заблуждения и предрассудки своего времени: он мирился с инквизицией, безоговорочно одобрял нетерпимое отношение к маврам и прочим еретикам, верил, что знать поставлена Богом, а монахи Им вдохновлены^{41}.

Но у него были взгляд и хватка художника, и когда он создавал своего трогательного героя, искусство оказывалось выше предрассудков. Мораль книги не повлияла впрямую на мастерство, с каким она написана. Сервантес-мыслитель скован классическими и академическими идеями своего времени. Сервантес-творец наслаждается свободой гения^{42}.

Каким же будет наше окончательное суждение?

Пожалуй, «Дон Кихот» — одна из тех книг, значение которых за пределами страны, где они были созданы, возрастает. Примечательно, что сочинение Сервантеса было немедленно переведено за границей; в самом деле, английский перевод первой части появился еще в 1612 году, до того как в Испании была опубликована вторая часть; за первым французским переводом 1614 года последовало более пятидесяти различных переводов только на французский. (Примечательно, что в 1660 году Мольер, известнейший французский драматург и актер, сыграл роль Дон Кихота в переложении для французской сцены.) Примеру Франции и Англии последовали другие страны: Италия — в 1622 году, Голландия — в 1657, Дания — в 1676, Германия — в 1794, а позже и Россия. Я привожу здесь только полные переводы с оригинала, а не выдержки или пересказы с французского, появившиеся, например, в Германии соответственно в 1612 и 1682 годах.

О Санчо почти нечего сказать. Он существует лишь постольку, поскольку существует его господин. Любой актер, играющий толстяков, может легко перевоплотиться в этот персонаж, прибавив к нему новые смешные черты. Но с Дон Кихотом дело обстоит иначе. Его образ сложен и неуловим.

С самого начала, в самом оригинале, фигура Дон Кихота предстает в различных туманных ипостасях: 1) вначале есть сеньор Кихана, ничем не примечательный сельский дворянин; 2) в конце есть Кихано Добрый, нечто вроде синтеза, соединяющего антитезис Дон Кихота с тезисом сельского дворянина; 3) есть предполагаемый «оригинал», «исторический» Дон Кихот, которого Сервантес ловко помещает где-то позади книги, чтобы придать ей оттенок «подлинной истории»; 4) есть Дон Кихот вымышленного арабского летописца Сида Ахмета Бен-инхали, который, возможно, склонен преуменьшать заслуги испанского рыцаря; 5) есть Дон Кихот второй части романа, Рыцарь Львов, сосуществующий с Рыцарем Печального Образа из первой части; 6) есть Дон Кихот в представлении Карраско; 7) есть неотесанный Дон Кихот подложного продолжения Авельянеды, притаившийся на заднем плане подлинной второй части. Итак, мы различаем в спектре Дон Кихота по меньшей мере семь цветов, которые сливаются, расходятся и сливаются вновь^{43}. А за горизонтом книги толпится армия Дон Кихотов, рожденных в