Как и позднейшие авторы, Сервантес ограждает себя от критики, ссылаясь на правдивость переведенной на кастильский истории, гарантированную тем, что ее арабский автор не станет преувеличивать заслуги испанского героя: «Единственно, что вызывает сомнение в правдивости именно этой истории, так это то, что автор ее араб; между тем лживость составляет отличительную черту этого племени; впрочем, арабы злейшие наши враги, а потому скорей можно предположить, что автор более склонен к преуменьшению, чем к преувеличению. И, по-моему, это так и есть, ибо там, где он мог бы и обязан был бы не поскупиться на похвалы столь доброму рыцарю, он, кажется, намеренно обходит его заслуги молчанием; это очень дурно с его стороны, а еще хуже то, что он это делал умышленно; между тем историки должны и обязаны быть точными, правдивыми и до такой степени беспристрастными, чтобы ни корысть, ни страх, ни вражда, ни дружба не властны были свести их с пути истины, истина же есть родная дочь истории — соперницы времени, сокровищницы деяний, свидетельницы минувшего, поучительного примера для настоящего, предостережения для будущего. Я знаю, что в этой истории вы найдете все, что только от занимательного чтения можно требовать; в изъянах же ее, коль скоро таковые обнаружатся, повинен, на мой взгляд, собака-автор, но отнюдь не самый предмет».
Однако во второй части книги вводится другой прием. Новый персонаж, бакалавр Самсон Карраско, сообщает Дон Кихоту, что хотя с момента его возвращения из странствий прошло не более месяца (Сервантес никогда не заботится о подобных несообразностях, объясняя их действием волшебства), история приключений Дон Кихота, то есть наша первая часть, составленная Бен-инхали и обработанная Сервантесом, уже опубликована и пользуется успехом. Весьма забавно выглядит обсуждение недостатков книги, которые, по словам Карраско, обнаружили в ней читатели. У меня нет времени вдаваться в подробности, замечу только, что Сервантесу с блеском удается обойти неразрешимый вопрос о том, украли или не украли осла у Санчо в горах Сьерры-Морены. Обратите особое внимание на то, как реагирует Дон Кихот на различные замечания бакалавра.
И вот, в самом начале второй части, в четырнадцатой главе, Карраско, переодетый Рыцарем Зеркал (отражения и отражения отражений мерцают на страницах книги), — коварный Карраско заявляет в присутствии Дон Кихота: «Ведь вот уж совсем недавно приказала она [Касильдея Вандальская] мне объехать все испанские провинции и добиться признания от всех странствующих рыцарей, какие там только бродят, что красотою своею она превзошла всех женщин на свете, а что я — самый отважный и влюбленный рыцарь во всем подлунном мире, по каковому распоряжению я уже объехал почти всю Испанию и одолел многих рыцарей, осмелившихся мне перечить. Но больше всего я кичусь и величаюсь тем, что победил в единоборстве славного рыцаря Дон Кихота Ламанчского и заставил его признать, что моя Касильдея Вандальская прекраснее его Дульсинеи, и полагаю, что это равносильно победе над всеми рыцарями в мире, ибо их всех победил помянутый мною Дон Кихот, а коль скоро я его победил, то его слава, честь и заслуги переходят ко мне и переносятся на мою особу, <…> так что неисчислимые подвиги названного мною Дон Кихота теперь уже приписываются мне и становятся моими». В действительности, поскольку рыцарь неотделим от собственной славы, Карраско мог бы прибавить: «Я и есть Дон Кихот». Стало быть, битва нашего настоящего Дон Кихота с Дон Кихотом, который есть его отражение, — это по сути дела битва с собственной тенью; и в этой первой битве с Карраско наш рыцарь одерживает победу.
Далее происходит нечто весьма любопытное. Пока Сервантес придумывает волшебников, якобы написавших его книгу, и пока на страницах этой книги Дон Кихот сражается с волшебниками из рыцарских романов, Сервантес — реальный автор — неожиданно сталкивается с волшебником на уровне так называемой «реальной жизни». И использует это обстоятельство как еще одно средство развлечь читателя.
Сервантес выдумал арабского историка. Так называемая «жизнь» произвела на свет наглого арагонца, который присвоил себе нашего странствующего рыцаря. Пока Сервантес сочинял вторую часть приключений Дон Кихота, которую должны были опубликовать (с некоторым опозданием) в 1615 году, в Таррагоне, на севере Испании, была напечатана и пушена в продажу подложная «вторая часть»; вероятно, это произошло в тот момент, когда закончился срок действия авторского права Сервантеса на первую часть, то есть 26 сентября 1614 года. Автор подложного продолжения назвался Алонсо Фернандесом Авельянедой; почти наверняка это псевдоним, который до сих пор остается нераскрытым. Судя по тому, что говорит о нем Сервантес в прологе ко второй части, а также в других местах, можно предположить, что это был человек средних лет, арагонец (уроженец Тордесильяса), профессиональный писатель, лучше Сервантеса разбиравшийся в церковных вопросах (особенно в том, что касалось Доминиканского ордена), горячий и ревностный поклонник драматурга Лопе де Вега (неодобрительно отозвавшегося о «Дон Кихоте» накануне официальной публикации романа), в адрес которого направлены одно-два едких замечания в первой части. В этой связи называлось несколько имен. Не стану их здесь обсуждать. Все это лишь предположения. Подлинное имя Авельянеды, скрытое в анаграмме или акростихе в первых строках подложного «Дон Кихота», пытались обнаружить поколения литературоведов. Позвольте мне обронить туманный намек: прабабушку Сервантеса звали Хуана Авельянеда, и существует мнение, что фальшивый «Дон Кихот» сочинен самим Сервантесом с явным намерением иметь под рукой во второй части, которую он выпустил под своим именем, новый прием: его герои встречаются с героями Авельянеды. Я повторяю, никто не знает, кем был на самом деле Авельянеда, стиль его отличается от стиля Сервантеса, он менее пространный, более отточенный, с более короткими описаниями.
В продолжении Авельянеды Дон Кихот — недостойный, ходульный Дон Кихот, напрочь лишенный мечтательного очарования и пафоса истинного рыцаря — отправляется в Сарагосу, чтобы участвовать в рыцарском турнире. Его сопровождает довольно неплохой Санчо. Следует напомнить, что в конце первой части говорится, что после описанных в книге приключений настоящий Дон Кихот отправился в Сарагосу. И во второй части Сервантес отправляет своего героя на север, в Сарагосу, но, очутившись на постоялом дворе, настоящий Дон Кихот слышит, как постояльцы за стеной обсуждают приключения фальшивого Дон Кихота в Сарагосе, и решает ехать в Барселону, чтобы не встречаться с наглым самозванцем. Еще одна деталь: в подложном продолжении Дон Кихот, разлюбивший Дульсинею, переносит платоническое обожание на отвратительную Королеву Зенобию, пятидесятилетнюю трактирщицу, торгующую требухой и колбасой, настоящее имя которой Барбара Вильялобос, грузную, подслеповатую, с толстыми губами и шрамом на щеке.
Герцогская тема в настоящей второй части причудливо перекликается с продолжением Авельянеды — вероятно, такого рода совпадения вызваны литературной условностью, — однако в книге Авельянеды также присутствует важный господин дон Альваро, который, подобно герцогу с герцогиней, решает подшутить над Дон Кихотом. Но в целом книга Авельянеды добрее и человечнее книги Сервантеса. Неправда, что книга Авельянеды никуда не годится — как утверждают наиболее горячие поклонники Сервантеса. Напротив, она живая и колоритная, а отдельные ее отрывки ничем не хуже некоторых балаганных сцен нашей книги{28}.
Чем же закончит Сервантес приключения Дон Кихота? Одна схватка произойдет непременно, один человек обязательно встретится с нашим героем. В драматургии это называется
На протяжении настоящей второй части читатель с тревогой ожидает момента, когда где-то за сценой бакалавр Карраско оправится от поражения в первом поединке и встретится с Дон Кихотом снова. Что бы ни происходило с Дон Кихотом — на дороге, в волшебной пещере, в
Теперь следите за ходом моей мысли. Дадим волю нашей фантазии, доведенной до сладкого безумия неумеренным чтением книг о приключениях Дон Кихота. Мне кажется, Сервантес в сцене последнего поединка упускает возможность, к которой он подошел почти вплотную. Мне кажется, здесь его ждала развязка, подготовленная его же собственными усилиями, которая бы находилась в полном согласии с
