распоряжения на день отдыха и следующую ночь. До цели недалеко. Офицеры расходятся по подразделениям, сбрасывают верхнюю одежду, с трудом стягивают размякшие сапоги. Гарда с Ивановым роются в картах.

— Надо поторапливаться, — беспокоится майор. — За нами может быть погоня… — Иванов отбрасывает со лба пряди слипшихся от пота волос, расстегивает выцветшую тиковую гимнастерку, ослабляет ремень, на котором висит тяжелый маузер в деревянной кобуре. — Как думаешь, Ян?

Гарда вытирает платком вспотевший лоб и шею.

— А может, гитлеровцы поджидают нас при выходе из этой ловушки, вот здесь? — Говоря это, Ян указывает на зеленое пятно на помятой и потертой штабной карте.

— Если так, то надо как можно быстрее вырваться отсюда. Пока фрицы не приготовятся, — не сдается майор.

— Но люди выбиваются из последних сил. Они будут нужнее там… — Капитан протягивает руку вперед.

Разговаривая, офицеры затягиваются дымом махорки из козьей ножки.

И так каждый день с тех пор, как они вырвались из шацких лесов. Словно забыли об усталости, натруженных ногах и недоспанных ночах. Партизаны крепко спали, а эти двое обменивались замечаниями, советовались… Во время трагического отступления и прорыва за линию фронта встретились их пути — поляка и русского.

— Хорошо, что идем вместе, — говорил Гарда, выпуская изо рта клубы дыма.

— Эх, брат! Жаль, что мы не встретились раньше. Задали бы фрицам перцу… Боевые у тебя люди, охотники за швабами. Видел я их в бою, знаешь, в феврале… Забыл название этой местности, несколько километров севернее Владимира…

— Водзинов.

— Точно. Водзинов. Мы поехали туда, когда моя разведка донесла о немецкой пехотной колонне. Я уже хотел ударить, когда твои ребята «поприветствовали» их из засады. И как! Даже кавалерия атаковала. Я едва своих удержал, у них тоже руки потянулись к саблям.

Улыбка осветила уставшее лицо Гарды. Ему была приятна похвала опытного командира партизанского кавалерийского отряда. Он знал, что майор Леонид Иванов участвовал не в одном сражении с гитлеровцами.

— Моя группировка обложила шоссе Владимир-Устилуг-Хрубешув, — объяснил Гарда. — Это, очевидно, обеспокоило немецкий гарнизон во Владимире, откуда вышла их разведка силой до роты, усиленная пулеметным взводом. И именно под Владимиром один из постов «поприветствовал» их огнем… Гитлеровцы не отступили. У меня с постом была телефонная связь. Я выслал на помощь батальон подпоручника Леха и кавалерийский эскадрон. Прямо из саней ребята бросились на немцев… Захватили телегу, полную боеприпасов, два станковых пулемета, много оружия и гранат. Немцы оставили много убитых… А спустя сутки, на рассвете, на два подразделения Леха вышли два батальона пехоты вермахта, поддержанные несколькими танками. К сожалению, это не было их последним словом, — рассказывал Гарда. — Когда эти подразделения были скованы, из района Пятыдня началась вспомогательная атака 55-го венгерского полка… Я приказал командиру конного эскадрона подпоручнику Ярославу ударить по гитлеровским тылам. Ну и что же? Атаковали, как их когда-то учили. Оставили несколько убитых, но немцы не удержали местности.

— Я видел, как они шли в атаку. Это настоящие орлы.

— Почти, — поддакнул Гарда. — У нас сабля словно срослась с ладонью.

— Вы и сейчас были сильно к ней привязаны. А между тем решающей для победы является техника.

— Это так, ты прав, Леонид. Когда в Германии в массовом количестве выпускали танки, у нас увеличивали количество кавалерийских бригад… Кавалерию называли богиней войны.

— А как к этому относилась общественность?

— Верила в ту армию, какая была, и не знала, что в случае войны противник будет укрываться за стальной броней… Геройству нашего солдата гитлеровцы противопоставили новейшую военную технику. В сентябре оказалось, что наши лошади были ничем по сравнению с механическими конями врага.

— Вы выдержали дольше, чем другие европейские народы, на которые напала Германия.

— Это небольшое утешение. И поэтому нас волнует вопрос, как могла страна дойти до столь трагического финала. Что из того, что наши войска решительно сражались? Пехота и кони не могли справиться с танками и самолетами. А может, не было соответствующих стратегических планов?

Майор Иванов внимательно всматривался в усталое лицо своего собеседника. Гарда, сказав несколько слов горькой правды, понуро рассматривал свои промокшие сапоги. Наступило молчание. Прервал его Иванов:

— Стратегические планы! Когда-нибудь мы узнаем обо всем подробно. Мне кажется, Ян, что они существовали, но ориентированы были на другое направление… восточное!

— Вполне возможно. — Гарда махнул рукой. — Я думаю, наше правительство не донимало политических целей Гитлера. Вера в мощь наших войск не позволяла ему трезво оценивать реальную ситуацию.

— Эх, Ян! Разве ты не понимаешь, что существовала иная политическая подоплека курса польского правительства? Ведь те, кто правил Польшей, воспрепятствовали ее сближению с Советским Союзом. Вас вводили в заблуждение, говоря что вы сами сумеете справиться с врагом.

— Да, мы были одинокими, — согласился Гарда. — Друзей надо было искать ближе… Теперь мы узнали, что такое фашизм. Будет потом что вспомнить.

— Ой, будет! — подтвердил Иванов. — Это история, написанная нашей кровью. Почти каждый из моих людей имеет свои личные счеты с гитлеровцами. Вот хотя бы мой ординарец Гриша. — Майор Иванов указал на лежащего неподалеку молодого мужчину: — Был у них в плену. Не может никогда докончить рассказ о том, что они делали с пленными. Или мой начальник штаба. Совершенно седой на тридцатом году жизни… Мы проходили через его хутор. Вошли туда спустя несколько часов после карательной экспедиции гитлеровской полиции. Можно было поседеть, видя своих близких — жену и детей — в таком состоянии.

— Многие из моих людей тоже имеют глубокие раны в сердце. Надо рассчитываться с немцами.

— Да, именно поэтому наши на фронте так спешат. Они знают, что борются во имя того, чтобы победить смерть.

— Ты прав. Нельзя ждать.

— Ждать? Сегодня пожалеешь гитлеровца, а завтра он сожжет твой дом, замучит твоих близких. Мы не можем только защищаться. Должны атаковать…

— Я думаю, Леонид, мы направляемся не на отдых, и хорошо, что мы идем вместе.

Майор Иванов дружески улыбнулся:

— Есть такие, Ян, кто не желал бы видеть нас вместе. Даже когда мы бьем общего врага.

Гарда, погруженный в размышления, долго не мог заснуть. О чем он думал? О дискуссии с советским офицером, бывшим преподавателем истории в Киевском университете? А может, Гарде припомнились книги Жеромского, в которых автор так образно рисовал сцены вознаграждений помещиками, какими они удостаивали тех, кто после тяжелых боев за Польшу, раненный, возвращался на землю своего детства?.. Может, думал о подчиненных ему людях, которые так самоотверженно шли на смерть во имя Польши, где им отнюдь не сладко жилось… К чему они возвратятся, когда закончится эта война? А может, он думал о тех, кто разрабатывал инструкции к плану «Буря», о правительстве, находящемся где-то в Лондоне, вдали от борющейся Родины и трагедии народа. Наверняка капитан Гарда понимал, что они неизбежно возвратятся, как только осуществятся их мечты. И что тогда? Неужели партизаны из бедных деревенек Волыни и Полесья, Люблинщины и Келетчины, из сел и городов Польши опять будут вынуждены работать на этих господ, чтобы с большим трудом зарабатывать на хлеб себе и детям?..

Может, так размышлял капитан Армии Крайовой Гарда — Ян Рзаняк, когда сидел, опершись головой о ветви кустарника, а солнце теплыми лучами ласкало его исхудавшее, сильно потемневшее лицо.

Советский майор спал рядом мертвым сном.

Каким будет общественно-политическое устройство Польши после победоносного окончания войны и