Раньше я не была знакома с секретарем райкома ВКП(б) Кетько Никитой Федоровичем, до этого он был директором Заготзерна. Когда я стала секретарем райкома комсомола, наши кабинеты оказались рядом. Однажды нас вызвали вместе в Барнаул, на какое-то совещание, мы ехали сначала на лошади, а затем поездом вместе, туда и обратно. Он рассказал мне, что у него на фронте три сына, а дочь заканчивает школу. Так я узнала о нем, о его жизни, а он обо мне знал все, как положено партийному секретарю раньше. По дороге он угощал меня самосадом. И потом частенько приглашал к себе в кабинет покурить и поговорить о делах в райкоме и о положении на фронтах.

У него в кабинете висела большая карта с флажками, обозначавшими линию фронта. Фронт двигался на запад, сбылось то, о чем мы мечтали, неудовольствием, слушая сводку Информбюро, переставляли флажки. Сердце замирало от обиды, что меня там нет. И все чаще и чаще одолевало меня желание вернуться на фронт и участвовать в штурме Берлина.

Я все-таки не выдержала и написала письмо командующему Сибирским военным округом, мол, я, сержант Некрутова 3. К., хочу снова на фронт, но не указала, что я инвалид.

И ответ пришел. Вызывает военком и показывает мне телеграмму: «Сержанта Некрутову З. К. отправить в г. Новосибирск, в Воронежскую школу радистов».

— Ну, что будем делать? — говорит военком. — Ты же инвалид, и мы не можем тебя отправить.

— А я и сама уеду и все, — отвечаю я.

— Так не пойдет, сейчас вызовем председателя ВТЭК, если она разрешит и снимет с тебя инвалидность, тогда — другое дело.

Председателем ВТЭК была детский врач Анна Михайловна, она дружила с моей старшей сестрой Катей. Узнав, в чем дело, она начала отговаривать. Доводом было то, что по шву были еще свищи и они сочились.

— Милая и хорошая Анна Михайловна, да отпустите же меня, я все равно уеду, снимите эту инвалидность, я же только в радиошколу.

В общем, всячески подлизалась, она здесь же написала заключение на бланке и сказала, что попадет ей от Екатерины Кузьминичны.

В апреле 1944 года уехала я в Новосибирск. Стала учиться и посещать медсанчасть на обработку ранок. Конечно, я в жизни такая, что не могла не быть первой и здесь, учась, я стала отличницей. В этой школе я была единственной девушкой, побывавшей на фронте, да еще с наградами, да с желтой полоской тяжелого ранения, да еще и в звании сержанта. Учиться мне нравилось, и я старалась. Изучали азбуку Морзе, работали ключом, в классе принимали шифры, в поле работали на радиостанциях 6-ПК (портативная, коротковолновая). Их мы звали «шесть пэкатрет бока», так как носили ее, как рюкзак, тяжелая, хоть и портативная. Проучились мы шесть месяцев, и отправили нас, кого куда. Меня и еще несколько отличников отправили в город Мытищи, в школу старшин. Я не захотела дальше учиться и возмутилась:

— Не буду больше учиться, ведь так и война кончится без меня.

Всячески старалась нарушать дисциплину и, наконец, добилась своего. Отправили в распределительную часть, там немного поработали в поле, копали морковь и собирали капусту. А потом нас отправили в 303-й особый батальон связи, при 6-м артиллерийском корпусе прорыва резерва Главнокомандования.

Нашим корпусом распоряжался Г К. Жуков и Член Военного Совета Казаков В.М. Корпусом командовал генерал-лейтенант Рожанович Петр Михайлович. Корпус формировался на окраине Минска. Радиостанции пока были опечатаны, и мы, радисты, тренировались на зуммерах.

Собрали нас, ознакомили с обстановкой и зачитали приказ о назначении по радиостанциям. Меня назначили начальником радиоузла, то есть в моем распоряжении были радиостанция с питанием, расположенная на автомашине (полуторке), шофер, техник и радист.

На следующий день установили на машине радиостанцию РСБ (Радиостанция самолетная, бомбардировщика). Укрепили, а потом решили натаскать всяких (из заборов) досок и сделали будку, то есть накрыли кузов с трех сторон. Все это хорошо укрепили. Машин с рациями было пять.

По приказу отправились по маршруту на Запад. Поступил приказ включить радиостанции, и в дороге мы вели связь, принимали и передавали шифровки.

К новому году мы вошли в Польшу. На реке Висла мы его и встретили. Я дежурила на радиостанции, ко мне прибежали мои два друга и подарили мне ручные часы. Мы дружили втроем и себя называли так: брат Ванюшка, брат Андрюшка и сестренка Зоя. Эта дружба была хорошей, чистой и до конца войны. В январе вошли в Познань, и все машины были оборудованы крытыми кузовами с дверьми. В одном из отделов будки мы хранили кадочку с салом.

В одном из населенных пунктов разрешили нам расположиться на отдых на квартирах у польского населения. Я поселилась у одной пожилой полячки. Она приняла меня добродушно, а когда узнала, что я из Сибири, то удивленно поглядывала на мою голову. И пальцами изображая на голове рога, вопросительно смотрела на меня и говорила о том, как немцы убеждали их, что сибиряки придут с рогами и нужно бежать от них.

Затем вошли в Варшаву. На протяжении всего пути на остановках приходили на нашу радиостанцию Г.К.Жуков, Казаков В. М., Говоров Л.А. и наш командир Рожанович П.М., я соединяла их с абонентами, в том числе и со Ставкой Верховного Главнокомандующего, а сама выходила. Все были хмурые, озабоченные, иногда и спасибо забывали сказать. Только Казаков В.М., член Военного совета, и спасибо не забудет, и мило пошутит, забавный седенький старикашка.

И вот мы в Берлине. Идет страшный бой. Такие страшные канонады, такие взрывы, что доходили до нас. Получила приказ, чтобы с радистом взяла радиостанцию 6-ПК и на мотоцикле стали пробираться к Рейхстагу. Напротив Рейхстага стоял собор. Ехать прямо было невозможно из-за разрушенных до мелких камней зданий. Мы взяли радиостанцию за плечи, и нас мотоциклист повел пешком по развалинам. Пока шли, стрельба шла из всех видов оружия. И по пути мы потеряли радиста, погиб мой товарищ. Но идти надо, и немедленно, там ждут связь, для корректировки огня. Дошли до собора, влезли наверх, и там артиллеристы ждали нас, я настроила рацию, отправила позывные, и капитан-артиллерист стал корректировать огонь.

В окно вижу Рейхстаг, а сама думаю, как же я долго шла ктебе и пешком с боями, и на машине, а сколько мы в окопах в пехоте мечтали об этом дне и сколько моих подруг и друзей не дошли. Все это и многое другое прокрутилось в голове как кинолента. И радость, и горечь охватили меня. Прибыли мы к собору первого мая, а потом ночь, зуммер работает, и мы начеку, я уже проголодалась, а с собой ничего не взяла поесть. Капитан, который корректировал огонь, дал мне сала и сухарь. Я перекусила, поздравили друг друга с праздником 1 — го Мая. Земля содрогалась от взрывов, затем на некоторое время наступило затишье. А 2-го мая снова шквал огня и снова затишье. Без конца шныряют снизу вверх и обратно пехотинцы. Принесли раненых, пришлось и медсестрой побыть. Слышим громкоговорители, предлагают немцам сдаться. Это предложение повторяли несколько раз. Мы же в полной боевой готовности, все позывные отвечают, значит, у нас полный порядок. Затем меня позвали посмотреть в окно, когда стало выходить и сдаваться немецкое командование. Мы все ждали, когда пойдет Гитлер, но его так и не увидели. Всякая болтовня была о нем: кто говорил, что он ушел, переодевшись в женщину, кто говорил, что он отравился, всякое плели. Когда пленных увел и, мы спустились вниз. На стенах Рейхстага солдаты пишут кто что хочет. Я же давай их ругать:

— Привыкли на заборах писать, бескультурье-то показывать не надо.

Мне неприятна была эта акция. Зашли мы внутрь, но кое-куда нас не пустили. И мы пошли обратно, да