фотоконтролем.

А.С. Как велся подсчет уничтоженной живой силы и техники противника?

Г.Р.По фотоснимкам и докладам летчиков. По фотоснимкам оценивали количество уничтоженной техники и прочих материальных средств, а также (больше «на глаз») прикидывали количество уничтоженного личного состава противника. Потом все уничтоженное делили на количество самолетов в группе. Например, атаковала четверка батарею малокалиберной зенитной артиллерии из 4-х орудий и разнесла ее. Так при подсчете считалось, что каждый летчик уничтожил по одному орудию. Таким образом у летчиков заполнялись личные счета. Ты знаешь, я к этим подсчетам «до каждого солдата» отношусь скептически. Чаще всего количество уничтоженного личного состава подсчитать невозможно. Вот когда мы железнодорожные составы фосфором полили, ну, кто б там подсчитал, сколько немцев погибло? Горело все.[98]

А.С.Случалось ли, что вам не засчитывался боевой вылет при невыполнении задачи?

Г.Р.Нет, такого не было. Раз по цели отбомбились — боевой вылет засчитывался. Бывало, что боевой вылет срывался, т. е. взлетели и сели, до цели не дошли. Но такое было только по метеоусловиям. Это было очень редко. Я, например, ни разу не возвращался».

Хорошо, штурмовики были под контролем, а как же контролировалось, куда сбросили бомбы летчики пикирующих бомбардировщиков Пе-2? Оказывается, советское командование и тут подсуетилось, и на пикирующих бомбардировщиках у нас тоже стоял фотоконтроль, хотя для летчиков риск быть сбитым существенно увеличивался. Можете оценить этот дополнительный риск из ответов Т.П. Пунева на вот такие вопросы А. Сухорукова, который сначала спросил его о применении ПТАБ — противотанковых авиационных бомб (выделено в ответах Пунева мною):

«А.С. ПТАБами бомбили часто?

Т.П.Часто. Это был очень эффективный вид бомбометания. Как только скопление техники или танков где отмечается, так и посылали нас обрабатывать ее ПТАБами. Даже с одного самолета 400 ПТАБов разлетаются тучей, попадешься под нее — мало не покажется. А мы обычно обрабатывали скопления техники 9 или 15 самолетами. Вот и представь, что там внизу творилось. ПТАБ — бомба серьезная, хоть и маленькая.

Вот тебе случай из 45-го.

Все началось с Юрки Гнусарева, которого послали на разведку. Погода стояла гнуснейшая — плотная дымка и горизонтальная видимость не больше километра, что для скоростного самолета не расстояние. Сообщает он по радио: «Бейте по Бискау, там танки!» Срочно набирают 15 экипажей, три пятерки, самых опытных, тех, которые наверняка справятся. В их число попал и я. Ведущий штурман там должен быть «зубром», и такой у нас был, Костя Бородин, штурман по призванию. Летели, не знаю как у кого, а у меня душа была в пятках. Чуть промахнись штурман, и впишемся мы в город, ни хрена ж не видно. Летели на 350 метрах, подымись чуть выше, и земли уже не видно. Но Костя сработал четко. Вывел нас прямо на эту колонну. Скопление техники капитальное. Мы сквозь дымку эту технику разглядели уже на первом заходе, но только прямо под собой. Бомбить, ясное дело, нельзя. Если сбросим, бомбы спереди от цели лягут. Фрицы молчали, не стреляли — или думали, что мы их не увидели, или мы выскочили чересчур внезапно. Скорее всего, и то, и то. Но мы «зацепились», делаем разворот тремя пятерками, идем на бомбометание. Ну, а когда мы пошли вторым заходом, немцы поняли, что обнаружены, и открыли шквальный огонь. Хлестали невероятно, из всего — от автоматов до зениток. Мы бомбы сбросили, но идем прямо, надо ж фотоконтроль провести. Я эти лишние секунды по гроб не забуду.

Фотоконтроль ночного удара Пе-2летчика Т.П. Пунева по железнодорожной станции Герлиц.

Приземляемся — ура! — никого не сбили. Я садился последним, довольный вылезаю из кабины, жду от своего техника традиционного «бычка». (У нас обычай был. Когда я захожу на посадку, он мне раскуривал самокрутку. Только двигатели заглушил и сразу, первая затяжка, чуть ли не в кабине. Такое наслаждение после боя!) Я довольный — вижу, что зарулили все, а он такой смурной. Я ему: «Ты что?» «Да ты, командир, погляди!» Стоят машины — места живого нет. Изрешечены жутко, у кого половины хвоста нет, у кого дыры — голова пролезет. Стали смотреть нашу. Ни царапины! Потом уже, когда начали смотреть тщательно, то нашли пулевую пробоину на обтекателе правого маслорадиатора. Все! Я был чертовски везучий.

Уже рассматривая фотоконтроль, нам говорили: «Ну, вы наворотили!» Потом, на другой день, наземная разведка доложила, что в этом вылете мы уничтожили 72 танка, не считая другой техники. Очень результативный вылет, я бы сказал выдающийся.

А.С. Что считалось боевым вылетом и изменялось ли это понятие в ходе войны?

Т.П.Не менялось. Боевым вылетом считался вылет с ударом по той цели, которая была задана. При обязательном подтверждении фотоконтролем. Фотоконтроля нет — удара по цели нет. А то вначале были такие времена, что какой-нибудь ухарь прилетал и заявлял: «Пропала вся Германия, а вместе с ней Европа».

А.С. На каждом самолете камера стояла?

Т.П.Обязательно. АФА (аэрофотоаппарат) — большая сложная машина, а в кабине командный прибор, ему задавалась программа на съемку. Хотя, задавай — не задавай, бомбы посыпятся, камера сама будет щелкать. И не захочешь, а результат будет зафиксирован».

А вот Сухоруков задает этот вопрос летавшему на Пе-2 летчику морской авиации А.П. Аносову.

«А.С. Фотоконтроль на самолетах вашего полка был?

А.А.У меня почти все вылеты «с фотоаппаратом». Эта камера здоровенная была — размером с тумбочку и весила килограмм 50, если не больше. Ее в отсек вставляли сверху, без верхней крышки, потому как с крышкой она в люк не пролазила. Крышку потом отдельно устанавливали. Пленка в камере 40 см шириной. Как только я садился, ко мне бежали фотометристы скорее получить пленку. Камеры стояли не на всех машинах (такую бандуру таскать!), а обычно на одной-двух «пешках» из эскадрильи, чаще всего на самолетах третьего звена (у ведущего третьего звена обязательно). Если отдельным звеном летали, то тоже старались сделать так, что б хоть одна из трех машин была с камерой.

А.С. Скажите, по фотоконтролю насколько реально оценить эффективность удара?

А.А.Вообще результативность удара устанавливали не только по фотоконтролю. К фотоконтролю добавлялись доклады членов экипажей и доклады истребителей. Да и фотоконтроль у разных летчиков разный. Наибольшую ценность имеют снимки, сделанные камерами последней девятки. Там уже окончательно видно, как сработали, — виден результат. Обычно после удара по кораблям кадры камер трех эскадрилий монтируют, рассчитывают по времени так, чтобы были видны попадания от бомб всех трех эскадрилий. Ведь почему камеры установлены в машинах именно третьего звена? От бомб первого звена на воде остаются большие круги, от второго — круги только начинаются, от третьего — взрывы. Если правильно смонтировать, все очень хорошо видно. Если по цели попали, то вообще хорошо: взрывы — крен — почти утонула. Если по-настоящему попал, то цель тонет довольно быстро, особенно если корабль сравнительно небольшой, вроде БДБ (быстроходной десантной баржи). Если эсминец или транспорт, тогда, конечно, подольше. Вот тот транспорт на 12 тысяч тонн,